Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ГАРСИЛАСО ДЕ ЛА ВЕГА

ИСТОРИЯ ГОСУДАРСТВА ИНКОВ

COMENTARIOS REALES DE LOS INCAS

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

ПОДЛИННЫХ
КОММЕНТАРИЕВ,

РАССКАЗЫВАЮЩИХ
О ПРОИСХОЖДЕНИИ ИНКОВ,

КОТОРЫЕ БЫЛИ КОРОЛЯМИ ПЕРУ,
ОБ ИХ ИДОЛОПОКЛОНСТВЕ, ЗАКОНАХ И ПРАВЛЕНИИ НА ВОЙНЕ И
в мире; об их жизни и завоеваниях и обо всем том,
чем была та империя и их государство
до того, как пришли в нее испанцы

Они написаны Инкой Гарсиласо де ла Вега, уроженцем Коско
и капитаном его величества

ПОСВЯЩАЮТСЯ ЯСНЕЙШЕЙ ПРИНЦЕССЕ

донье Каталине Португальской, герцогине Браганской и т. д.

*
*       *

Пропущено с разрешения святой инквизиции, судьи первой инстанции

В ЛИССАБОНЕ
В конторе Педро Красбеека
[НАПЕЧАТАНО]
Год МDСIХ

ПРЕДИСЛОВИЕ ДЛЯ ЧИТАТЕЛЯ

Хотя и были любознательные испанцы, описавшие государства (republicas) Нового Света, подобные тем, которые имелись в Мексике, и в Перу, и в других королевствах того язычества, [однако] они не дали [достаточно] полного сообщения, которое можно было бы написать о них, что я, в частности, обнаружил в написанном о Перу, поскольку я, как уроженец города Коско, который был вторым Римом в этой империи, имел о нем куда более обширные и ясные познания, чем то, что до настоящего времени сообщили [испанские] писатели. Правда, они упоминают многие из великих дел того государства, но пишут о них столь кратко, что даже я плохо понимаю самые замечательные из них; причиной тому форма, в которой они изложены. Поэтому моя естественная любовь к родине принуждает меня посвятить себя написанию настоящих Комментариев, в которых ясно и четко будут видны дела, имевшие место в том государстве до [прихода] испанцев, как в обрядах его никчемной религии, так и в правлении его королей в мире и на войне, а также все остальное, что можно рассказать об этих индейцах, начиная от самых малозначимых поступков вассалов, кончая высочайшими деяниями королевской короны. Мы будем писать только об империи инков, не касаясь других монархий, ибо я не располагаю о них такими же сведениями, как об этой [стране]. В изложении истории мы будем стремиться к правде и не назовем что-либо великим делом, если это не подтвердили своим авторитетом сами испанские историки, затронув этот вопрос частично или полностью: я стремлюсь не противоречить, а только помочь им объяснениями, толкованием и переводом многих индейских слов, значение которых они, будучи иностранцами, передали искаженно, с чем не раз можно встретиться по ходу изложения истории, которую я отдаю любви тех, кто прочтет ее, движимый лишь одним желанием служить христианскому государству, чтобы воздать хвалу нашему господу Иисусу Христу и деве Марии, его родительнице, благодаря достоинству и заступничеству которых [его] вечное величество снизошел до спасения из пропасти язычества стольких и стольких великих народов (nasciones), приведя их в лоно своей римской католической церкви, нашей [10] матери и госпожи. Я надеюсь, что ее воспримут с тем же благонамерением, с каким я предлагаю ее; это будет соответствовать моей доброй воле, хотя труд мой не достоин того. В двух других книгах будет рассказано о том, какие события случились между испанцами на той моей земле вплоть до 1560 года, когда я покинул ее. Мы хотели бы видеть их уже законченными, чтобы преподнести в дар [читателю] так же, как и эти [книги]. Господь наш и т. д.

(Поясняющие текст авторов XVI в. слова, добавленные переводчиком, помещены в квадратных скобках, оригинальное авторское написание испанских слов — в круглых скобках. Имена и названия приводятся в том варианте, который дает Гарсиласо и цитируемые им авторы. Индейские слова выделены курсивом самим Гарсиласо. Краткие пояснения к встречающимся в тексте испанским и индейским терминам, именам, географическим и этническим названиям даны в указателях)

ЗАМЕЧАНИЯ ОТНОСИТЕЛЬНО ВСЕОБЩЕГО ЯЗЫКА ИНДЕЙЦЕВ ПЕРУ

Чтобы лучше понять то, что будет с божьей помощью написано нами в настоящей истории, ибо нам придется употреблять многие из слов кечва, всеобщего языка индейцев Перу, было бы хорошо дать о нем некоторые разъяснения. Первое из них состоит в том, что ему свойственны три различные манеры произношения некоторых слогов, существенно отличающиеся от испанского произношения, в то время как [именно] от произношения зависит значение одного и того же слова, ибо некоторые из слогов произносятся губами, другие — ртом, другие — внутри гортани; в дальнейшем при случае мы приведем такие примеры. Необходимо заметить, что для правильного воспроизведения произношения следует знать, что ударение почти всегда падает на предпоследний слог и в редких случаях на предпоследний и никогда на последний и сообщается это не для того, чтобы опровергнуть тех, кто говорит, что у варваров ударение падает на последний слог, ибо они говорят так потому, что не знают языка. Необходимо также заметить, что во всеобщем языке Коско (я говорю о нем, а не о языках каждой из провинций, количество которых неисчислимо) отсутствуют следующие буквы: b, d, f, g, j, l простое, но не ll двойное, хотя двойное rr, наоборот, не употребляется в начале и в средине слога, а произносится оно всегда, как простое. Нет также х; таким образом, недостает всего шести букв испанского или кастильского алфавита, ну, а если прибавить к ним простое l и двойное rr, их будет тогда восемь: испанцы добавляют указанные буквы и этим коверкают и искажают язык; а так как индейцам они неизвестны, то индейцы часто плохо выговаривают испанские слова, содержащие эти буквы. Чтобы избежать подобных искажений и поскольку я — индеец, я позволю себе в настоящей Истории писать так, как писал бы индеец, употребляя те из букв, которые необходимы для написания каждого слова; и пусть тот, кто прочтет их и увидит настоящие нововведения, направленные против принятого неверного произношения, воспримет их с добрыми чувствами, ибо, прежде всего он будет иметь удовольствие прочесть эти имена в их подлинном и чистом звучании. А так как мне желательно делать ссылки на многое из того, о чем говорят испанские историки, для подтверждения того, что говорю и я сам, [11] мне придется воспроизводить их [тексты] дословно с теми искажениями, которые они допускают; мне хочется предупредить, что, когда я пишу буквы (о которых упоминал) и которых нет в этом языке, я тем самым не противоречу сам себе, а лишь точно воспроизвожу то, что пишет испанец. Следует также заметить, что во всеобщем языке нет множественного числа, хотя имеются приставки, означающие множественность. Они пользуются единственным числом в обоих числовых случаях. Если какое-либо индейское слово я ставлю во множественном числе, — это результат испанского искажения или стремления произнести его хорошо, ибо написанное по-индейски в единственном числе оно прозвучало бы плохо с испанскими прилагательными и местоимениями во множественном числе. Язык этот имеет и многие другие особенности, крайне отличные от кастильского, итальянского и латинского языков; любознательные метисы и креолы подметят это, так как они свойственны их языку; а я так часто указываю здесь, в Испании, на эти основы их языка для того, чтобы они сохранили его в чистоте, ибо воистину была бы достойна сожаления утрата или искажение этого, столь элегантного языка, над которым так много поработали отцы ордена иезуитов (как и других орденов), чтобы научиться хорошо говорить на нем и своим хорошим примером (в этом самое главное) так много послужить обращенным в христианство индейцам. Также следует заметить, что это слово сосед (vezino) в Перу понималось как испанец, который владел репартимьентами индейцев, и в этом смысле мы будем пользоваться им всякий раз, когда представится для этого случай. Точно так же необходимо заметить, что в мои времена, т. е. до 1560 года и еще двадцать лет спустя, на моей земле не было чеканных монет вместо них испанцы при покупках и при продаже отвешивали марки и унции серебра и золота; и как в Испании говорят дукаты, так в Перу говорили песо или кастельяно: каждое песо серебра или золота высшей пробы (reducida a buena ley) стоило четыреста пятьдесят мараведи. Таким образом, если песо перевести в кастильские дукаты, то получалось, что пять песо равнялись шести дукатам. Мы говорим об этом, чтобы в настоящей Истории не возникла бы путаница с песо и дукатами. По весу песо серебра, как и в Испании, весьма отличалось от песо золота, однако их стоимость была одной и той же. При обмене серебра на золото выплачивался определенный процент прибыли. Прибыльный процент выплачивался также при обмене пробированного серебра на так называемое обычное серебро; это делалось за пробу.

Слово гальпон не из всеобщего языка Перу; должно быть, оно [пришло] с островов Барловенто: испанцы ввели его вместе со многими другими словами, с которыми мы столкнемся в Истории. Оно означает большой зал. Короли инки имели столь огромные залы, что они служили ареной для празднеств в период дождливой погоды, когда празднества нельзя было устраивать на площадях; и на этом хватит замечаний. [12]

КНИГА ПЕРВАЯ ПОДЛИННЫХ КОММЕНТАРИЕВ ИНКОВ,

В КОТОРОЙ ГОВОРИТСЯ ОБ ОТКРЫТИИ НОВОГО СВЕТА, ПРОИСХОЖДЕНИИ СЛОВА ПЕРУ, ИДОЛОПОКЛОНСТВЕ И ОБРАЗЕ ЖИЗНИ ДО КОРОЛЕЙ ИНКОВ, ОБ ИХ ПРОИСХОЖДЕНИИ, О ЖИЗНИ ПЕРВОГО ИНКИ И О ТОМ, ЧТО СДЕЛАЛ ОН СО СВОИМИ ПЕРВЫМИ ВАССАЛАМИ, И О ЗНАЧЕНИИ КОРОЛЕВСКИХ ИМЕН. ОНА СОДЕРЖИТ XXVI ГЛАВ.

Глава I

СУЩЕСТВУЕТ ЛИ МНОГО МИРОВ. РЕЧЬ ИДЕТ О ПЯТИ ЗОНАХ

Поскольку речь пойдет о Новом Свете или о его лучшей и главнейшей части, которую образуют королевства и провинции империи, именуемой Перу, о древности и о происхождении королей которой мы претендуем написать, нам кажется, что было бы справедливо, следуя принятому у писателей обычаю, вначале затронуть здесь вопрос о том, является ли мир единым целым или существует множество миров, плоский ли он или круглый, а также круглое ли небо или плоское. Обитаема ли вся земля или только [ее] умеренные зоны; существуют ли проходы из одной умеренной зоны в другую; существуют ли антиподы и каковы они; какие из них и какие иные схожие явления весьма подробно и внимательно рассматривали античные философы, а современные не перестают обсуждать и описывать, придерживаясь той точки зрения, которая каждому из них наиболее близка. Но главная моя задача заключается не в этом — к тому же не по силам индейцу брать на себя так много, — и, кроме того, тот опыт, который был приобретен после открытия того, что [ныне] принято называть Новым Светом, устраняет для нас большую часть названных сомнений, и мы лишь слегка коснемся их, прежде чем перейдем к другой теме, ибо иначе я боюсь, что не успею изложить ее до конца; однако, веря в бесконечное милосердие, я заявляю, что в отношении первого можно утверждать, что существует лишь единый мир, и, хотя мы говорим Старый Свет и Новый Свет, происходит это лишь потому, что последний был заново открыт для [13] нас, а не потому, что существуют два мира: мир — един. Не следует возражать тем, кто продолжает воображать, что существует множество миров; пусть они остаются при своем еретическом заблуждении, от которого они освободятся в аду. Ну, а тех, кто сомневается, — если найдется хоть один такой, — плоская или круглая земля, их необходимо убедить свидетельством тех, кто объехал вокруг всей земли или ее большей части, как, [например], те, кто плыл на корабле [Магеллана] Виктория, и других, которые уже позже обогнули ее. Что же касается неба, а именно: плоское оно или круглое, то на это можно ответить словами вещего пророка: «Ехtеndens соеlum sicut реllеm», в которых он хотел раскрыть нам форму и строение сотворенного, показывая одно в сравнении с другим и утверждая: «Растянулось небо подобно коже», что означает, что оно покрыло сплошь огромное тело из четырех элементов, как кожа покрывает все тело животного, не ограничиваясь лишь главными его частями, а закрывая все, вплоть до самых мельчайших частиц. Тем же, кто утверждает, что из пяти частей земли, называемых зонами, обитаемы лишь две умеренные, а средняя из-за избытка жары и две крайние части из-за слишком сильных холодов необитаемы и что из одной обитаемой зоны невозможно перейти в другую обитаемую зону из-за чрезмерной жары в середине, я, помимо того, что уже известно всем, могу добавить, что я родился в Жаркой зоне, в которой лежит Коско, и рос там до двадцати лет, и побывал в другой, умеренной зоне по другую сторону Тропика Козерога — по его южную сторону — у самых дальних оконечностей Лос-Чаркас, каковыми являются Лос-Чи-час; а для того, чтобы приехать в другую умеренную зону, расположенную в северной части, где я сейчас пишу, я пересек Жаркую зону и пересек ее всю целиком, находясь три полных дня под линией экватора, где, как говорят, он проходит перпендикулярно, а именно у мыса Пасау, и как следствие всего этого я заявляю, что Жаркая зона обитаема, так же как и умеренные. О холодных зонах я хотел бы тоже говорить как очевидец [но я там не был и] поэтому уступаю место тем, кто их знает лучше, чем я. А тем, кто говорит, что из-за сильных холодов они необитаемы, я дерзну сказать, что ведь населены же противоположные по своему характеру места, как и все другие [части земли]; поэтому не будет плодом воображения, а скорее уверенности [считать], что не мог господь сделать непригодными такие огромные части земли, сотворяя все для того, чтобы мог жить человек; и что обманывают себя люди древности (аntiguos) тем, что говорят о холодных зонах, точно так же как и тем, что они говорили о Жаркой зоне, а именно, что она необитаема из-за своей сильной жары. Можно скорее поверить в то, что господь, как всемогущий и мудрый отец, и природа, как благочестивая и всеобъемлющая мать, неудобства холода устранили бы мягкостью жары, подобно тому, как они умерили излишний зной Жаркой зоны столькими снежными вершинами, родниками, реками и озерами, расположенными [14] в Перу, превратив ее в умеренную [зону] с необычайно разнообразной погодой. Одни из районов [этой зоны] устремлены вниз, к жаре, к еще большей жаре; они опускаются так низко, и по этой причине в них стоит такая жара, что они становятся почти необитаемы, как об этом говорили люди древности. Другие районы устремлены к холоду, к еще большему холоду; они достигают такой высоты, что становятся также необитаемы из-за сильного холода от покрывающих их вечных снегов, что находится в противоречии с тем, что философы говорили об этой Жаркой зоне; они даже не представляли себе, что в ней можно встретить снег, причем вечный снег, находящийся прямо под самой экваториальной линией и никогда и нисколько не уменьшающийся, по крайней мере в огромных Кордильерах, исключая их склоны и ущелья. Необходимо знать, что в той части Жаркой зоны, которая приходится на Перу, наличие жары и холода зависит не от расстояния между районами, не от того, как близко или как далеко находятся они от линии экватора, а от того, как высоко или как низко расположены они хотя бы и в одном и том же районе, зачастую даже совсем рядом, о чем дальше будет сказано подробнее. Я говорю, что по аналогии с этим можно предположить, что и холодные зоны имеют умеренные районы и могут быть обитаемы, как об этом говорят многие серьезные авторы, хотя и не на основе опыта или увиденного; однако достаточно и того, что именно так дал понять бог, когда он создал человека и сказал ему: «Расти и размножайся, заполни землю и покори ее себе»; куда ни бросишь взгляд— она обитаема, ибо, если бы это было не так, ее нельзя было бы покорить и заселить. Я надеюсь, что в своем всемогуществе со временем он раскроет эти тайны (как был открыт Новый Свет) для великого смущения и посрамления тех, кто пытается своими естественными философиями и человеческими понятиями ограничить силу и мудрость бога, который будто бы не может творить свои дела иначе, как они могут себе их представить, хотя знание одного и другого так же различны, как конечное и бесконечное. И т. д.

Глава II

СУЩЕСТВУЮТ ЛИ АНТИПОДЫ

На вопрос о том, существуют ли антиподы или их нет, можно ответить, что, поскольку земля круглая (как это общеизвестно), они несомненно существуют. Однако для себя я считаю, что, коль скоро этот менее благоприятный мир полностью не открыт для нас, невозможно точно знать, какие именно провинции являются по отношению друг к другу антиподами, как это утверждают некоторые [авторы]; этот [вопрос] можно скорее решить относительно неба, нежели относительно земли, путем противопоставления один другому полюсов или востока [15] западу, вне зависимости от месторасположения линии экватора. Точно так же невозможно с достоверностью сказать, как попало туда столько народу, со столь различными языками и обычаями, сколько их было обнаружено в Новом Свете, ибо если говорят, что [люди попали туда] морем на кораблях, то возникают нелепости в отношении находящихся там животных; спрашивается, каким образом или зачем их взяли на корабль, если некоторые из них скорее вредные, нежели полезные? Утверждение же, что [люди] смогли прийти [в Новый Свет] по земле, порождает еще большие нелепости, ибо тогда нужно спросить, почему они привели с собой животных, которые там были домашними, и не взяли тех, которые остались и которых позднее привезли туда [испанцы] ? Если же это произошло потому, что они не могли взять с собой столько животных, то почему тогда здесь не остались те животные, которых они взяли с собой? То же самое можно сказать и о [тамошних] злаках, овощах и фруктах, столь отличных от местных [европейских], что по справедливости назвали [тот материк] Новым Светом, ибо он во всем [именно] такой; это относится к ручным и диким животным, и к пище, и к людям, которые, как правило, безбородые и лишены растительности на лице (lampinos); а так как в познании этих, столь сомнительных вещей можно загубить много труда, я оставлю их, ибо обладаю меньшими, чем другие, способностями для их исследования; я коснусь лишь происхождения королей инков и их наследников, их завоеваний, законов и правления в мире и на войне; но, прежде чем начать повествование об этом, будет полезно рассказать о том, как был открыт этот Новый Свет, а потом мы особо коснемся Перу.

Глава III

КАК БЫЛ ОТКРЫТ НОВЫЙ СВЕТ

Примерно в году тысяча четыреста восемьдесят четвертом, более или менее, один лоцман из местечка Уэльва, графство Ньебла, по имени Алонсо Санчес из Уэльвы, владел небольшим кораблем, на котором он перевозил из Испании на Канарские острова кой-какие товары, хорошо продававшиеся там; а на Канарских островах он грузил местные фрукты и вез их на остров Мадера, а оттуда возвращался в Испанию с грузом сахара и варенья. Плавая по этому своему треугольному торговому маршруту и направляясь с Канарских островов к острову Мадера, он был застигнут таким сильным грозовым штормом, что, не имея возможности оказать ему сопротивление, он отдался шторму и проплыл двадцать восемь или двадцать девять дней, не ведая, откуда и куда он плывет, потому что все это время он не мог определить высоту ни по солнцу, ни по звездам. Люди на корабле страдали от непосильного труда во [16] время шторма, ибо он не давал им ни есть, ни спать; наконец, после долгого времени, ветер утих, и они обнаружили, что находятся рядом с каким-то островом, точно неизвестно каким, хотя предполагается, что это был остров, который сейчас называют Санто-Доминго; и многое говорит о том, что ветер, который с такой силой и с таким штормом нес тот корабль, был не чем иным, как [восточным ветром] солано, который зовут лэсте, потому что остров Санто-Доминго расположен на запад от Канарских островов; до того путешествия ветер этот скорее успокаивал бури, а не поднимал их. Однако, когда господь всемогущий хочет ниспослать милосердие, он извлекает самое таинственное и нужное из того, что противоположно [самому] существу содеянного, как он, [например], извлек воду из камня или вернул слепому зрение, положив на глаза грязь, чтобы всем было бы ясно, что сие — деяния божественного сострадания и доброты; и он [поступил] точно так же, подарив свое сострадание и послав свое евангелие и праведный свет всему Новому Свету, который так в них нуждался; ибо [индейцы] жили или, лучше сказать, влачили свое существование во мраке язычества и идолопоклонства, а сколь варварским и зверским оно было, мы увидели в [ходе] повествования истории. Лоцман сошел на землю, взял воду и подробно записал все то, что увидел и что случилось с ним, когда он плыл туда и обратно, а, взяв воду и продовольствие [lеnа], он вслепую пустился в обратный путь, не зная дороги как туда, так и обратно, в связи с чем прошло больше времени, чем он мог плыть, и из-за задержки в пути у них кончились вода и провиант; по причине этого и огромных усилий, которых им стоило плавание туда и обратно, [люди] начали так болеть и умирать, что из десяти и семи человек, которые отплыли из Испании, достигли третьего [пункта вышеописанного торгового маршрута] только пятеро, среди которых был лоцман Антонио Санчес из Уэльвы. Они остановились в доме знаменитого Христофора Колумба, генуэзца, потому что знали его как великого лоцмана и космографа, который составлял карты для мореплавания. Он принял их с большой любовью и одарил всем, чем мог, когда узнал то, что стряслось с ними во время столь долгого и необычного кораблекрушения (naufragio), которое, как они говорили, им пришлось перетерпеть. И, так как прибыли они измученные перенесенным в прошлом трудом, сколько ни одаривал их Христофор Колумб, они не пришли в себя и умерли все у него дома, оставив ему в наследство труды, которые принесли им смерть и которые взялся завершить великий Колумб с таким энтузиазмом и силой, что, если бы ему пришлось перенести такие же страдания или даже большие, он [все равно] предпринял бы это дело, чтобы передать Испании Новый Свет и его богатства, написав в геральдике своего герба: «И Кастилии и Леону отдал Новый свет Колон (Колон — испанский вариант фамилии Колумба. Упомянутой Гарсиласо надписи в гербе Колумба не было (как известно, сам он отнюдь не считал открытые им земли Новым Светом). Ходившие среди конкистадоров слухи об открытии Америки неким Алонсо Санчесом объясняются, вероятно, тем, что во время тяжбы между кастильской короной и наследниками Колумба (1510—1550) королевские чиновники всячески старались приписать честь открытия заморских земель не Колумбу, а иным лицам (Путешествия Христофора Колумба. М. 1956. Я. Свет. Колумб. М. 1973)

Тот, кто хочет увидеть великие подвиги этого мужа, пусть прочтет Всеобщую историю Индий, написанную Франсиско Лопесом де Гoмара, которые он там найдет, правда в сокращенном виде; [17] однако возвеличивает и восхваляет этого известного среди известных само его дело завоевания и открытия. Я хотел добавить [лишь] то немногое, чего недоставало в сообщении этого старого историка, поскольку он писал вдали от мест, где случились эти дела, а [свои] сообщения он черпал от проезжих людей; ему говорили о многом из того, что там происходило, однако не всегда эти [сообщения] были совершенны, а я на моей земле обо всем этом слышал от моего отца и его сверстников, а в те времена для них самым частым и обычным разговором был пересказ наиболее выдающихся подвигов, которые случались в их конкистах, они сообщали в них о том, что мы [сейчас] рассказали и что еще в дальнейшем расскажем, а поскольку они застали там многих из первых открывателей и конкистадоров Нового Света, они знали от них самые подробные сообщения о подобных делах, и я, как я уже говорил, слушал их [эти сообщения] от взрослых, но слишком невнимательно (как ребенок), ибо если бы тогда я был внимателен, то смог бы сейчас написать о многих других достойных восхищения делах, которые необходимо [включить] в настоящую Историю; я же расскажу лишь о тех из них, которые сохранила память, испытывая боль по тем, которые утрачены. Весьма уважаемый отец Хосеф де Акоста также касается этой истории открытия Нового Света, выражая сожаление о том, что не может дать ее полностью, ибо у его преподобия также не было полного сообщения по данному периоду, как и по другим, более поздним [периодам], потому что, когда его преподобие попал в те места, уже не было больше старых конкистадоров, о чем он говорит в первой книге, в главе девятнадцатой, следующими словами: «Поскольку доказано (monstrado), что нет пути, чтобы полагать, что первые обитатели Индий прибыли туда на кораблях, специально сделанных для этой цели, было бы правильно считать, что если они и прибыли туда морем, то [произошло это] случайно и они достигли Индий благодаря сильным бурям, что не является невероятным, несмотря на то что море Океан там огромно. Ибо именно так случилось при открытии [Нового Света] в наши времена, когда тот моряк (имени которого мы пока еще не знаем, а столь великое дело не может быть приписано какому-нибудь творцу, кроме как богу), который из-за ужасной и так некстати разыгравшейся бури обследовал Новый Свет [и] заплатил Христофору Колумбу за доброе гостеприимство сообщением о столь великом деле. Так могло случиться», и т. д. Досюда мы дословно привели [текст] отца учителя Акосты, который свидетельствует, что его преподобие познакомился в Перу с частью [известного] нам сообщения, хотя и не со всем им полностью, но с самым главным из него. Таково было первое начало и происхождение открытия Нового Света, величием которого могло гордиться маленькое местечко Уэльва, вырастившее такого сына, убедившись в достоверности сообщения которого Христофор Колумб проявил столько настойчивости в своем прошении [к испанской короне], обещая [18] ей вещи, которые никто до этого не видел и о которых никто не слышал; сохраняя при этом тайну, как благоразумный человек, он, однако, доверительно сообщил о ней нескольким очень авторитетным лицам, приближенным католических королей; они помогли ему начать свое предприятие, которое без того сообщения, переданного ему Алонсо Санчесом из Уэльвы, на основе только одного его космографического воображения, не могло бы сулить ему так много и так достоверно точно, как он обещал, ни столь быстро приступить к осуществлению своего открытия, ибо, согласно тому автору, Колумб только за шестьдесят и восемь дней пути достиг острова Гуанатианико, с остановкой на несколько дней в Гомера для обновления запасов; если бы из сообщения Алонсо Санчеса он не знал, каким направлениям нужно следовать в столь огромном море, было бы почти чудом добраться туда за столь короткое время.

Глава IV

ВОЗНИКНОВЕНИЕ НАЗВАНИЯ ПЕРУ

Поскольку мы будем рассказывать о Перу, было бы правильно сказать здесь о том, как возникло это название, так как его нет в языке индейцев; для этого следует знать, что Море Юга было открыто дворянином Васко Нуньесом де Бальбоа, уроженцем Хереса де Бадахос, в тысяча пятьсот тринадцатом году, который стал первым испанцем, открывшим и увидевшим его; католические короли дали ему титул аделантадо того моря, с [правом] завоевывать и управлять королевствами, которые на нем могут быть открыты. За те немногие годы, которые он прожил после этой милости (пока его собственный тесть, губернатор Педро Ариас де Авила, вместо многих милостей, которых он был достоин и которые причитались ему за его подвиги, не отрубил ему голову), этот дворянин был озабочен желанием открывать и узнавать, что это за земля лежала от Панамы дальше на юг и как она называлась. С этой целью он построил три или четыре корабля, и, продолжая собирать все необходимое для открытий и завоеваний, он направлял их по одному в различные времена года для изучения того берега. Корабли по мере выполнения того что они могли сделать, возвращались с сообщениями о многих землях которые имелись на том берегу. Один из этих кораблей удалился дальше чем другие, и прошел на юг на экваториальную линию, рядом с которой, плывя вдоль берега, как тогда плавали во время этих путешествий, [испанцы] увидели индейца, удившего рыбу в устье одной из многочисленных рек, впадавших в море на той земле. Испанцы с корабля со всей возможной осторожностью высадили на землю вдали от того места где [находился] индеец, четырех испанцев, хороших бегунов и пловцов чтобы он не ушел от них ни по земле, ни по воде. Сделав это, они проплыли [19] на корабле прямо перед индейцем, чтобы он устремил на него свой взор и не заметил засаду, которую они ему подготовили. Индеец, увидя в море столь необычную вещь, никогда не виденную дотоле на том берегу, каким был плывущий под всеми парусами корабль, был страшно поражен; оцепенев и одурев, он думал о том, чем могло быть то, что он видел перед собой в море; и был он так зачарован и так поглощен этими мыслями, что тех, кто должен был его пленить, он заметил лишь тогда, когда они уже схватили его; и так его доставили на корабль при большом ликовании и торжестве всех [испанцев]. Испанцы обласкали индейца, чтобы он избавился от страха, охватившего его при виде их бород и столь необычной для него одежды; они знаками и словами спрашивали его, что это была за земля и как она называлась. Индеец по жестам и движениям, которые они показывали ему с помощью рук и лиц (словно немому), понимал, что они его спрашивают, он не понимал, о чем именно они спрашивали его; а поняв, что его спрашивают, он поспешил ответить (пока ему не причинили зла) и назвал свое собственное имя, сказав Беру, и добавил еще одно [слово], и сказал пелу. Он хотел сказать: «Если вы спрашиваете, как меня зовут, я говорю Беру, а если вы спрашиваете, где я находился, я говорю, что был на реке»; ибо необходимо знать, что слово пелу на языке той провинции является нарицательным и означает река вообще, как мы потом это увидим у одного серьезного автора. В нашей Истории Флориды («Флорида» — написанная Гарсиласо де ла Вега история завоевания испанцами Флориды) [другой] индеец на подобный вопрос [испанцев] в ответ [назвал] им имя своего хозяина Бресос и Бредос, — книга шестая, глава пятнадцатая — в которой я поместил этот рассказ в связи с другим случаем; теперь я изъял его оттуда, чтобы поставить на должное место. Христиане поняли его так, как это соответствовало их разумению, воображая, что индеец понял их и ответил им к месту, словно он и они разговаривали по-кастильски; и начиная с того времени, а был это год тысяча пятьсот пятнадцатый или шестнадцатый, ту богатейшую и великую империю стали звать Перу, исказив оба имени, как испанцы коверкают почти все слова, которые берут из языка индейцев той земли; потому что, если они взяли имя индейца Беру, они заменили б на п, а если слово пелу, что означает река, то они заменили л на p; так или иначе, но они сказали Перу. Другие, которые ради чванства хотят быть витиеватыми, — это [относится] к самым современным [историкам] — коверкают две буквы и в своих историях говорят Пиру. Самые старые историки, какими являются Педро де Сиеса де Леон, и казначей (сопtador) Агустин де Сарате, и Франсиско Лопес де Гомара, и Диего Фернандес, уроженец Паленсии, и даже весьма достопочтенный отец фрай Херонима Роман, хотя он и принадлежит к современным [историкам], — все они называют ее Перу, а не Пиру; а так как та местность, где случилось это, доходила до границ земель, которые короли инки в этой части [континента] завоевали и подчинили своей империи, после стали называть [20] [именем] Перу все то, что находится [на юг] от этого места, [называвшегося] Киту, вплоть до Чаркас, что составляло самую главную часть [земель], которыми инки повелевали, и составляло более семиста лиг в длину, хотя сама их империя доходила до Чили, что составляло еще пятьсот лиг дальше [на юг] и являлось еще одним богатым и плодороднейшим королевством.

Глава V

АВТОРИТЕТЫ В ПОДТВЕРЖДЕНИЕ [ПРОИСХОЖДЕНИЯ] НАЗВАНИЯ ПЕРУ

Таково начало и происхождение названия Перу, столь знаменитого в мире и знаменитого по праву; ибо Перу наполнило все золотом и серебром, жемчугом и драгоценными камнями; а поскольку это название было случайно присвоено [той империи] и хотя прошло уже семьдесят два года, как [испанцы] завоевали Перу, уста местных индейцев не произносят это слово, так как они никогда не называли этим именем [свою страну]; правда, при общении с испанцами они понимают, что оно означает, но сами не пользуются им, так как в их языке не было одного общего названия для обозначения всех королевств и провинций, которыми правили их прирожденные короли, как это имеет место, когда говорят Испания, Италия или Франция, что подразумевает многочисленные провинции, [из которых они состоят]. Они умели называть каждую из провинций своим собственным именем, как это много раз будет видно в изложении Истории; однако собственного имени, которое обозначало бы целиком все королевство, они не имели; они называли его Тавантин-суйу, что означает четыре стороны света. Слово Беру, как мы видим, было именем собственным одного индейца, и этим именем пользовались индейцы йунки с равнин и с морского побережья, но не те, что жили в горах; не относится оно и к всеобщему языку, ибо как и в Испании имеются имена и фамилии, сами показывающие, из какой они провинции, так это было и среди индейцев Перу. То, что это имя было присвоено испанцами, а у индейцев его вообще не было в их всеобщем языке, засвидетельствовал Педро де Сиеса де Леон в трех местах [своего труда]; в третьей главе, рассказывая об островах, называвшихся Горгона, он говорит: «Здесь находился маркиз дон Франсиско Писарро с тринадцатью испанцами христианами, своими товарищами, которые были открывателями той земли, которую мы зовем Перу», и т. д. В третьей главе он говорит: «В связи с чем необходимо, чтобы из Кито, где действительно начинается то, что мы зовем Перу», и т. д. Глава восемнадцатая говорит: «Из сообщений, которые нам дают индейцы из Куско, следует, что в прошлом был большой беспорядок во всех провинциях этого королевства, которое мы зовем Перу», и т. д. Повторять [21] столько раз это выражение (termino) мы называем означает дать понять, что так называют испанцы, ибо он говорит так в разговорах с ними; а то, что индейцы не имели такого слова в своем всеобщем языке, я, будучи индейцем инкой, это подтверждаю. Это же самое и гораздо лучше говорит отец учитель Акоста в первой книге Естественной Истории Индий, третья глава, когда он с этой же целью пишет: «Весьма обычной привычкой в этих открытиях Нового Света было давать имена землям и портам благодаря возникавшим случайностям, и именно так считают, что было дано этому королевству имя Перу. Здесь распространено мнение, что река, у которой высадились вначале испанцы и которую местные жители называли Пиру, дала имя Пиру всей этой земле; и подтверждает это то, что индейцы, урожденные Перу, не пользуются и не знают такого названия своей земли», и т. д. Достаточно авторитета такого мужа, чтобы устыдить нововведения, которые потом были здесь изобретены в отношении этого имени, некоторых из которых мы коснемся дальше. А так как река, которую испанцы зовут Перу, находится в той же местности и очень близко от экваториальной линии, я рискнул утверждать, что факт пленения индейца именно на этой реке [послужил основанием для того], что как река, так и земля получили название от собственного имени индейца Беру или что нарицательное имя Пелу, которое для всех рек было общим, превратилось в имя личное и собственное, которым потом испанцы стали, в частности, называть здесь реку Перу, сохранив его только за ней.

Франсиско Лопес де Гомара в своей Всеобщей Истории Индий, говоря об открытии Юкатана, глава пятьдесят вторая, приводит два примера возникновения имен, очень похожих на то, что мы говорили о Перу, в связи с чем я привожу здесь то, что он говорит и что сейчас последует: «Отплыл Франсиско Эрнандес де Кордова, и, поскольку погода не позволяла плыть к другому мысу или преднамеренно стремясь к открытию [новых земель], он добрался до неизвестной земли, до которой не доходили наши [люди]; там на мысу были расположены соляные копи; мыс же он назвал Женским, (Эрнандес де Кордова высадился не на мысе, а на острове, где нашел храм со статуями богинь. Поэтому он назвал его «Остров Женщин») поскольку там были каменные башни со ступеньками и часовнями, покрытые деревом и соломой, на которых в языческом порядке стояло много идолов, похожих на женщин. Увидя каменные здания, испанцы пришли в восторг, так как до этого они их не встречали, как не встречали и людей, которые одевались бы так богато и блистательно: здесь они носили рубахи и накидки из белого хлопка и цветные, украшения из перьев, серьги, броши и драгоценности из золота и серебра, а женщины прикрывали грудь и голову. Он не остановился там, а направился к другому мысу, который назвал Коточе, где ему повстречалось несколько рыбаков, которые от страха или ужаса поплыли назад к берегу, а [на вопросы испанцев] отвечали коточе, коточе, что означает дом, так как они думали, что их спрашивали о селении (lugar), чтобы пойти туда. Отсюда и пристало это имя [22] [Коточе] к мысу той земли. Еще немного дальше они повстречали каких-то мужчин, которые на вопрос, как называется большое селение, расположенное рядом, сказали тектетан, тектетан, что означает я не понимаю тебя. Испанцы подумали, что так называется селение, и, исковеркав слово, [стали] впредь называть его Юкатан, и никогда не отстанет от него это имя». Досюда слово в слово был [текст] Франсиско Лопес де Гомара; мы видим, что во многих других частях Индий случалось то же, что и в Перу, ибо открываемые земли [испанцы] называли тем первым словом, которое слышали от индейцев, когда, разговаривая с ними, спрашивали названия этих земель, и, не понимая значения слов, они воображали, что индеец отвечает как раз то, о чем его спрашивают, как будто бы все они говорили на одном и том же языке. И эта ошибка имела место во многих других делах того Нового Света, и особенно в нашей империи Перу, как это можно заметить во многих местах истории.

Глава VI

ЧТО ГОВОРИТ ОДИН АВТОР ОТНОСИТЕЛЬНО НАЗВАНИЯ ПЕРУ

Помимо того что Педро де Сиеса и отец Хосеф Акоста и Гомара рассказывают относительно названия Перу, мне представляется возможность воспользоваться авторитетом другого выдающегося мужа, монаха из святого ордена иезуитов, именуемого отцом Блас Валера, который написал историю той империи на элегантнейшей латыни и мог написать ее на многих языках, ибо владел ими; однако к несчастью для той моей земли, не заслужившей, того, чтобы ее государство было бы описано такой рукой, его рукописи (рареlеs) оказались утеряны во время разрушения и ограбления Кадикса, учиненного англичанами в году тысяча пятьсот девяносто шестом; сам же он вскоре после этого умер. Я спас (huve) от разграбления реликвии — уцелевшие [части] его рукописи, чтобы пережить еще большую боль и сожаление о тех из них, которые оказались потеряны, о чем можно судить по найденным [частям]; но и сохранившееся оказалось так разрушено, что недостает самого значительного и лучшего; мне оказал эту милость отец учитель Педро Мальдонадо де Сааведра, родом из Севильи, из того же ордена, который в этот год тысяча шестисотый читал Библию (Еsсгituга) в городе Кордова. Отец Валера говорит своей изящной латынью о появлении названия Перу то, что следует ниже и что я, как индеец, перевел на мой грубый испанский язык: «Королевство Перу, блестящее, знаменитое и очень большое; в нем имеется огромное количество золота и серебра и других дорогих металлов, изобилие которых породило поговорку, что, когда хотят сказать, что человек богат, говорят — он владеет Перу; это название [23] было впервые присвоено испанцами той империи инков; название — присвоенное случайно, а не имя собственное, и потому ранее незнакомое индейцам; для них оно было столь чужим и непривычным, что никто из них не хотел им пользоваться — им пользовались только испанцы. Это новое [для страны] название не обозначает богатство или что-либо иное значительное; а так как оно было новым словом, также новым оно стало и для обозначения богатства, потому что породили его удачливые события (felicidad de los sucessos). Это название Пелу среди диких индейцев, которые обитают между Панамой и Вайакилем, является именем нарицательным, которое означает река; оно также является именем собственным некоего острова, который называют Пелуа или Пелу. А так как первые испанские завоеватели, плывя от Панамы, добрались до тех мест раньше, чем до других, и им так понравилось это имя Перу или Пелу, что они использовали его, как если бы оно обозначало что-то большое и, значительное, для обозначения любой другой попадавшейся им вещи, как это случилось со всей империей инков, получившей название Перу. Многим не нравилось название Перу, и поэтому они стали называть ее Новой Кастилией. Эти два названия были присвоены тому великому королевству, и ими обычно пользуются королевские нотариусы и церковные писцы, хотя в Европе и в других королевствах отдают предпочтение названию Перу. Многие также утверждают, что оно произошло от названия пирва, которое является словом на [языке] индейцев кечва из Коско, что обозначает земляное хранилище для фруктов. Я с огромным удовольствием подтверждаю это утверждение, потому что в том королевстве индейцы имеют большое количество земляных хранилищ, где они хранят свои урожаи; по этой причине испанцам было просто пользоваться тем чужим названием и говорить Пиру, заменяя первую гласную и ставя ударение на последнем слоге. Это дважды нарицательное имя первые конкистадоры присвоили в качестве имени собственного империи, которую они завоевали; я, не делая различия, буду пользоваться им, произнося Перу или Пиру. Введение этого нового слова не следует отвергать из-за того, что оно было присвоено (usurparon) ими ошибочно и без общего согласия, ибо испанцы не встретили другого всеобщего и собственного имени для обозначения всего того района, потому что до [включения] в королевство инков каждая провинция, не проявляя ни внимания, ни уважения к другим районам, имела свое собственное название, как-то: Чарка, Кольа, Коско, Римак, Киту и многие другие; однако после того, как инки подчинили своей империи все те царства, они называли империю согласно тому, как [назывались] завоеванные ими земли или покорившиеся и сдавшиеся им вассалы, пока наконец она не стала называться Тавантин-суйу, что значит четыре стороны королевства, или Инкап Рунам, что означает вассалы инки. Испанцы же, заметив разнообразие и путаницу в этих именах, своевременно и благоразумно назвали ее Перу, или Новая Кастилия», и т. д. Досюда из [рукописи] [24] отца Блас Валера, который так же, как отец Акоста, говорит, что это название [Перу] было присвоено испанцами и что в языке индейцев его не было. Приводя то, что отец Блас Валера говорит, я заявляю, что более правдоподобно то, что присвоение имени Перу произошло от имени собственного Беру или нарицательного Пелу, которое на языке той провинции означает река, а не от названия пирва, которое означает земляное хранилище, ибо, как уже говорилось, его присвоили [люди] Васко Нуньеса де Бальбоа, которые не проникли в глубь материка (terra), где они могли получить сведения о названии пирва, и они не были конкистадорами Перу, ибо [еще] за пятнадцать лет до того, как они начали завоевание [этой империи], испанцы, жившие в Панаме, [уже] называли Перу всю ту землю, которая расположена от экваториальной линии на юг, что также подтверждает Франсиско Лопес де Гомара в Истории Индий, глава сто десятая, в которой он говорит следующие слова: «Некоторые говорят, что Бальбоа имел сообщения о том, что та земля Перу имела золото и изумруды; было ли это так или нет, но в Панаме ходила слава о Перу, когда Писарро и Альмагро снарядили [экспедицию], чтобы отправиться туда», и т. д. Досюда [взято] из Гомара и ясно свидетельствует, что присвоение имени Перу произошло гораздо раньше, чем [начался] поход конкистадоров, завоевавших ту империю,

Глава VII

О ДРУГИХ ДЕДУКЦИЯХ НОВЫХ НАЗВАНИЙ

Так как дедукция названия Перу была не единственной, мы скажем и о других подобных, возникших до и после этого [названия]; и, хотя мы скажем о них преждевременно, это не помешает нам, когда мы дойдем до соответствующего места [нашей Истории ]; а первым из них будет название Пуэрто-Вьехо, потому что оно появилось вблизи того места, где возникло название Перу; для этого следует знать, что из Панамы до Сиудад-де-лос-Рейес было очень тяжело плыть из-за многочисленных течений в море и Южного ветра, который дует все время вдоль того берега, в связи с чем корабли, чтобы совершить эти путешествия, были вынуждены выходить из порта одним бортом к ветру, [уходя] на тридцать или сорок лиг в море, чтобы другим бортом возвращаться к земле; и, [маневрируя] таким образом, они поднимались все дальше вдоль берега, чтобы плыть всегда по ветру, но, когда корабль плохо шел под парусами по ветру, случалось так, что он оказывался [не впереди], а сзади того места, от которого он отплыл, пока Франсиско Дрейк, англичанин, пройдя через пролив Магеллана в 1579 году, не показал лучший способ плавания, [заключавшийся] в удалении при бортовом ветре на двести или триста лиг в глубь моря, чего раньше не рисковали делать [25] лоцманы, ибо неизвестно, отчего и почему, но по своей фантазии они верили и боялись, что на расстоянии в сто лиг от земли в море расположены громаднейшие штилевые [зоны], и, чтобы не попасть в них, они не рисковали далеко уплывать вглубь; от этого страха мог погибнуть наш корабль, на котором я плыл в Европу, потому что из-за бриза он продрейфовал до острова, именуемого Горгона, и мы боялись, что погибнем там по причине невозможности выбраться из той отвратительной бухты. Еще в начале завоевания Перу один корабль, плавая указанным нами способом, шесть или семь раз отплывал от берега и каждый раз возвращался в тот же самый порт, потому что он не мог в своем плавании подняться вверх [вдоль берега], и один из тех, кто на нем находился, раздраженный тем, что они никак не могут уплыть вперед, сказал: «Этот порт уже стар для нас», и после этого он стал называться Пуэрто-Вьехо [Старый порт]. И Мыс Святой Елены, который расположен рядом с тем портом, был назван так, потому что его увидели в день [святой Елены]. Другая дедукция названия имела место намного раньше этих схожих, о которых мы рассказали; и было это в году тысяча пятисотом, когда, при плавании на корабле, который неизвестно кому принадлежал, то ли Висенте Яньес Писону, то ли Хуану де Солису.— оба они удачливые капитаны, первооткрыватели новых земель, — который шел на поиски новых земель (ибо испанцы тогда не занимались иными делами) в надежде обнаружить материк, потому что та [земля], которую они до этого открывали, была всего лишь теми островами, которые сегодня называются Барловенто, один матрос, находившийся на марсе, увидя высокую гору, называемую Капира, — она возвышается над городом Номбре-де-Диос, — крикнул (требуя вознаграждения за добрую весть у тех, кто был на корабле): «Клянусь именем господа, товарищи, я вижу Твердую Землю»; потом так и назвали Номбре-де-Диос [Именем господа] основанный там город, а тот берег—Твердая Земля [материк], и никакой другой [берег] не называют Твердая Земля, хотя он и является таковым, а только то место, где стоит Номбре-де-Диос, — [восклицание], превратившееся в его имя собственное. Десять лет спустя назвали Кастилья-де-Оро [Золотая Кастилия] ту провинцию из-за большого количества золота, которое там нашли, и из-за замка (саstillo), который построил там Диего де Никуэса в году тысяча пятьсот десятом. Остров, существующий под именем Тринидад [Троица], который находится в Пресном Море, был назван так, потому что его открыли в день святой троицы. Город Картахена назвали так из-за его прекрасного порта, который был очень похож на порт испанского города Картахены, ибо первые [испанцы], увидевшие его, сказали, что этот порт так же хорош, как Картахенский. Остров Серрана, который находится по пути из Картахены в Гавану, назвали так по имени испанца Педро Серрано, корабль которого затонул недалеко оттуда, и только он один спасся вплавь, так как был великолепнейшим пловцом, и добрался [26] до того необитаемого и незаселенного острова, лишенного воды и продовольствия; Серрано прожил гам семь лет благодаря своей ловкости и хорошей сноровке, [которые он проявил] при добыче воды, продовольствия и огня (об этом историческом случае, достойном огромного восхищения, мы, может быть, расскажем в другом месте); по его имени назвали Серрана тот остров, а Серранильей [Маленькой Серраной] — другой, расположенный рядом с первым, чтобы отличать их один от другого. Город Санто-Доминго, по имени которого стал так называться весь остров, был следующим образом основан и назван, как рассказывает Гомара, глава тридцать пятая, буквально этими словами: «Самым благородным селением является Санто-Доминго, которое было основано Бартоломе Колумбом на берегу реки Осама. Он дал ему это имя, потому что прибыл туда однажды в воскресенье (Domingo), в праздник святого Доминго, и потому что его отца звали Доминго. Таким образом произошло совпадение трех имен, что и побудило его назвать [селение] так», и т. д. Здесь кончается Гомара. Схожим образом были даны все остальные названия знаменитых селений (рueblos), и больших рек, и провинций, и королевств, которые были открыты в Новом Свете; они назывались по имени святого или святой, в день которых они были открыты, или по имени капитана солдат, лоцмана или моряка, который открыл их, как мы уже рассказали об этом в истории Флориды, когда коснулись ее описания и тех, кто отправлялся туда, — шестая книга, вслед за пятнадцатой главой, — следуя теме нашего рассказа; там я дал эти дедукции названий вместе с происхождением названия Перу, ибо я опасался, что моей жизни не хватит и я не успею написать то, что пишу сейчас; но бог своим милосердием продлил ее, и я счел необходимым изъять этот отрывок оттуда [из истории Флориды], чтобы поставить его здесь в надлежащем месте. Сейчас я опасаюсь, не похитил ли у меня какой-нибудь историк эти сведения, ибо та книга из-за моей занятости была без моего ведома отдана на отзыв (саlificacion), и мне известно, что она побывала во многих руках; помимо этого, меня многие спрашивали, знаю ли я происхождение названия Перу; и, хотя я хотел сохранить его [в тайне], я все же не смог отказать в этом некоторым моим сеньорам.

Глава VIII

ОПИСАНИЕ ПЕРУ

Следующие четыре конечных предела имела империя инков, когда испанцы пришли туда: на севере она доходила до реки Анкас-майу, протекающей вдоль границы между Киту и Пасту, что на всеобщем языке Перу означает синяя река, она проходит почти перпендикулярно экваториальной линии. На юге ее конечным пределом была река Маульи, которая [27] бежит с востока на запад, пересекая королевство Чили еще до того места, где оно граничит с Арауками, что находится более чем на сорок градусов к югу от экваториальной линии. По материку расстояние между этими двумя реками будет немногим менее тысячи трехсот лиг. То, что называется [собственно] Перу, имеет по материку в длину семьсот пятьдесят лиг, от реки Анкас-майу до Лос-Чичас, что является последней провинцией Лос-Чаркас с севера на юг; а то, что называют королевством Чили, имеет [в длину] около пятиста пятидесяти лиг, также с севера на юг, начиная от самого конечного пункта провинции Лос-Чичас до реки Маульи. На востоке конечным пределом являются те недоступные снежные кордильеры, на которые никогда, никогда не ступал ни человек, ни зверь, ни птица; они идут от Санта-Мария до Магелланова пролива; индейцы называют их Рити-суйу, что означает снежная лента. На западе [империя] граничит с Морем Юга, которое омывает весь ее берег по всей его длине. Граница империи начинается на побережье у мыса Пасау, где проходит экваториальная линия, и доходит до названной реки Маульи, которая также впадает в Море Юга. С востока на запад узкое все то королевство. В самом широком месте, если пересечь провинцию Муйу-пампа через Лос-Чачапуйас до города Трухильо, который находится на берегу Моря [Юга], то ширина его достигает ста двадцати лиг, а в самом узком месте — от порта Арика до провинции, называемой Льари-каса, — оно имеет семьдесят лиг в ширину. Таковы четыре конечных предела того, чем управляли короли инки, историю которых мы намереваемся написать благодаря божьей милости. Однако будет правильно, если мы, прежде чем пойдем дальше, расскажем здесь о событиях, которые случились с Педро Серрано, как нами было ранее обещано, а также чтобы рассказ о них был бы рядом с тем местом, где ему надлежит быть, а настоящая глава не оказалась бы слишком короткой. Педро Серрано направился вплавь к тому пустынному острову, который до него не имел своего названия; как он рассказывал, в окружности остров имел две лиги; почти то же говорит [о его размерах] карта для мореплавания, потому что она изображает три очень маленьких острова, окруженных мелководьем, и такое же изображение она дает тому, что называется Серранилья, состоящему из пяти малюсеньких островков с еще большими отмелями, чем у Серраны; они имеются там повсюду, в связи с чем корабли бегут от них, дабы не оказаться в опасном положении.

Педро Серрано выпало на долю потерпеть на них крушение и добраться вплавь до острова, где он оказался в самом безутешном состоянии, потому что не нашел на нем ни воды, ни провианта, ни даже травы, которую можно было бы съесть, ничего такого, чем было бы можно поддержать жизнь, пока не появится какой-нибудь корабль, который заберет его оттуда чтобы он не умер от голода и жажды — смертью, которая казалась ему более ужасной, чем смерть в море, ибо она была бы более быстрой [28]. Так он провел первую ночь, оплакивая свое несчастье и пребывание в столь подавленном состоянии, в каком, как можно представить себе, находится человек, доведенный до такой крайности. После того как рассвело, он снова стал ходить по острову и нашел разных морских моллюсков, которые выползали из моря, такие как раки, крабы и другие твари, и, набрав их столько, сколько он смог их взять, он съел их сырыми, потому что у него не было огня (candela), на котором он смог бы зажарить их или сварить. Так он поддержал себя, пока не увидел выползающих [из моря] черепах, а когда он увидел, что они отползли далеко от моря, он набросился на одну из них и перевернул ее на спину; то же самое он сделал со всеми, со сколькими мог, потому что они неуклюжи и не могут сами перевернуться; вынув кинжал, который он обычно по привычке носил на поясе, ибо то было [верным] средством сохранить свою жизнь, он обезглавил [черепаху] и выпил ее кровь вместо воды; то же он сделал со всеми остальными [черепахами]; их мясо он положил на солнце, чтобы есть его в вяленом виде, а также чтобы опорожнить панцири для сбора в них дождевой воды, ибо весь тот район славится обилием дождей. Таким путем он поддерживал себя первые дни, убивая всех сколько мог черепах, некоторые из них были такими крупными и здоровыми, как самые большие щиты, а другие — как круглые щиты и как маленькие щиты, таким образом, [панцири] были всех размеров. С очень крупными [черепахами] он не мог справиться и перевернуть их на спину, ибо у него не хватало сил; тогда он садился на них верхом, чтобы утомить их и подчинить своей воле, но ничто не помогало ему, так как они уползали в море вместе с ним, [неся его] на своей спине; таким образом, опыт подсказал ему, на каких именно черепах следует нападать, а перед какими капитулировать. В панцири он собрал много воды, так как в некоторых из них вмещалось до двух арроб воды, а в других меньше. Видя, что он вполне обеспечил себя едой и питьем, Педро Серрано подумал, что если бы ему удалось добыть огонь хотя бы для того, чтобы жарить пищу и зажечь дымовые костры, когда покажется какой-нибудь проходящий мимо корабль, то у него не будет ни в чем недостатка. С этими мыслями он, как человек, который [привык] бродить по морям, а это правда, что такие люди в любом деле дадут кому угодно большую фору, он принялся искать пару камней, которые могли бы послужить ему кремнем, ибо он рассчитывал, что кинжал можно использовать как огниво; не найдя их на острове, потому что он был Сплошь покрыт мертвым песком, он стал тогда плавать в море и нырять (sabullia), с огромным упорством разыскивая на дне то в одном, то в другом месте то, что было ему необходимо; и был он столь настойчив в своем труде, что обнаружил камни, и те из них, которые смог, вытащил [на берег], а из них он отобрал лучшие и принялся разбивать их одни о другие, чтобы получились [на камнях] углы, по которым можно было бы ударять кинжалом и испытать свое приспособление; и увидя, что искра [29] выбивается, он из куска рубашки вытянул нити, которые так растрепал, что они стали подобны хлопку и [могли] послужить ему фитилем; благодаря своей изобретательности и хорошей сноровке, проявив большую настойчивость, он добыл огонь. Когда он понял, что у него есть огонь, он почувствовал себя счастливым, а чтобы поддерживать огонь, он собирал отбросы, которые море выкидывало на землю, и часами собирал он их всюду, где ему попадалось много травы, которую называют морскими водорослями, и обломки дерева с кораблей, затерявшихся в море, и ракушки, и рыбьи кости, и другие вещи, которые [могли] поддержать ему огонь. А чтобы ливни не загасили бы огонь, он построил себе хижину из самых крупных панцирей черепах, которых он убил, и проявлял он огромнейшую заботу об огне, чтобы он не ускользнул бы из его рук. Через два месяца, а может быть, и раньше он предстал перед самим собою в том, в чем его мать родила, потому что из-за обилия воды, жары и влажности в этих местах у него сгнила одежда, которая была на нем. Солнце своей страшной жарой очень утомляло его, ибо у него не было одежды, чтобы защитить себя, ни тени, чтобы укрыться. Когда он чувствовал себя чересчур усталым, он входил в воду, чтобы найти в ней укрытие [от солнца]. Так в трудах и заботах прожил он три года; за это время он видел проплывавшие мимо корабли, и хотя он разжигал свои дымовые костры, которые в море означают, что люди потерпели кораблекрушение, их не замечали с кораблей или, [заметив их], боялись отмелей и не рисковали плыть туда, где он находился, а проплывали мимо. Видя это, Педро Серрано испытывал такое безутешное горе, что принимал решение умереть и покончить с собой. Благодаря безжалостности неба все его тело так заросло волосами, что стало похожим на шкуру животного, и не какого-нибудь, а кабана; волосы [на голове] и борода спускались ниже пояса.

Однажды вечером по прошествии трех лет Педро Серрано неожиданно увидел на своем острове человека, который предшествующим вечером потерпел крушение на его отмелях и спасся благодаря корабельной доске, за которую он держался; когда наступил рассвет, он увидел дым от костра Педро Серрано и с помощью доски и своего умения плавать поплыл [на дым], не размышляя о том, что может его там ждать. Когда они увидели друг друга, нельзя с достоверностью сказать, кто из них удивился больше. Серрано решил, что это был дьявол, который принял человеческий облик, чтобы попытаться довести его до отчаяния. Гость же решил, что Серрано — дьявол во плоти, так как он увидел, что [все тело] его покрыто щетиной, бородой и кудрявыми волосами. Оба они пустились прочь друг от друга; убегая, Педро Серрано повторял: «Иисус, Иисус, спаси меня господь от дьявола». Услышав это, другой успокоился и, повернувшись к нему, сказал: «Не убегай, брат, от меня, ибо я, как и ты, христианин», а чтобы он убедился бы в этом, ибо [Серрано] все еще продолжал убегать, он громко призвал всевышнего, [30] что, будучи услышано Педро Серрано, вернуло его назад; они обнялись с великой грустью и многими слезами и стенаниями, поняв, что оба одинаково несчастны и нет у них спасения. Каждый из них коротко рассказал о своей прошлой жизни. Педро Серрано, догадываясь о том, в чем нуждается гость, дал ему имевшуюся у него еду и питье, что немного его утешило, а потом они опять заговорили о своем несчастье. Они устроили свою жизнь по возможности удобнее, распределив свое время дня и ночи между поисками моллюсков для еды, и водорослей, и дров, и рыбьих костей, и всего другого, что море выбрасывало и [что могло служить] для поддержания огня, ибо самым главным было постоянное наблюдение за огнем; они часами следили за тем, чтобы огонь не погас. Так они прожили несколько дней, однако немногие из них проходили без ссор, и они даже делили хижину; им не хватало только дойти до рукоприкладства (ибо столь велика нищета наших страстей); причиной ссор были обвинения одним другого в том, что он не заботился так, как следует заботиться [о провианте], и тогда раздражение и сказанные при этом друг другу слова выводили их из себя, и они удалялись друг от друга. Однако, впав в безрассудство, они сами попросили извинения друг у друга, и стали друзьями, и снова объединились вместе, и так прожили еще четыре года. За это время они видели несколько раз проплывшие корабли и разжигали свои костры, но они не помогали им, что приводило их в столь безутешное состояние, что им ничего не оставалось, как только умереть.

В конце этого долгого времени случилось так, что один корабль проплыл так близко от них, что заметил дым и послал за ними небольшую лодку. Педро Серрано и его товарищ, который так же, как и он, зарос волосами, увидя рядом с собой лодку, стали взывать к богу и громко выкрикивать имя нашего спасителя, чтобы моряки, которые плыли к ним, не приняли бы их за дьяволов; это предупреждение сослужило им службу, ибо нет сомнения в том, что моряки убежали бы [от них], так как их тела не имели человеческого вида. Так их доставили на корабль, где все те, кто увидел их и услышал об их тяжелом труде, были восхищены ими. Товарищ [Серрано] умер в море по пути в Испанию. Педро Серрано приплыл туда и направился в Германию, где в то время находился император [Карл V]: он оставил свои волосы такими, какими они отросли [на острове], чтобы они послужили ему доказательством его кораблекрушения и того, что с ним случилось после. Во всех селениях, где он побывал во время своей поездки (если он хотел показать себя), он зарабатывал много денег. Некоторые сеньоры и знатные кабальеро, которым его вид доставлял удовольствие, оказывали ему значительную помощь для его путешествия, а его императорское величество, увидя его и выслушав его [рассказ], оказал ему милость в виде ренты в четыре тысячи песо, что составляет в Перу четыре тысячи восемьсот дукатов. Но он их так и не увидел: возвращаясь назад, [31] чтобы насладиться ими, он умер в Панаме. Всю эту историю, как уже говорилось, поведал кабальеро, называвший себя Гарси Санчес до Фигероа, и я сам от него слышал; он был знаком с Педро Серрано и утверждал, что услышал ее от него самого и что после встречи с императером он остриг свои волосы, а бороду оставил чуть повыше пояса, а чтобы ночью спать [спокойно], он заплетал ее в косу, ибо если бы он не заплетал ее, то она стелилась бы по всей постели и мешала его сну.

Глава IX

ИДОЛОПОКЛОНСТВО И БОГИ, КОТОРЫМ ОНИ ПОКЛОНЯЛИСЬ ДО ИНКОВ

Чтобы были лучше поняты идолопоклонство, жизнь и обычаи индейцев Перу, необходимо разделить те века на два периода времени (еdаdes): мы расскажем, как они жили до инков, а затем мы расскажем, как правили эти короли, чтобы не путалось бы одно с другим и не приписывались бы ни обычаи, ни боги одних другим. Для этого нужно знать, что в тот первоначальный период времени и в период древнего язычества некоторые индейцы были лишь немногим лучше ручных животных, а другие намного хуже диких зверей; а начиная разговор об их богах, нужно сказать, что они соответствовали их наивности и глупости как своей многочисленностью, так и мерзостью и низостью того, чему они поклонялись; ибо было так, что каждая провинция, каждый народ (nasion), каждое селение, каждый квартал, каждое поколение и каждый дом имел отличных от других богов; потому что им казалось, что чужой бог, занятый [делами] других, не мог им помогать; помогает же им только свой собственный [бог]; и таким образом они дошли до такого разнообразия богов и такого их количества, что им не было числа;

а так как они не умели, как римские язычники, создать себе воображаемых богов, таких как Надежда, Победа, Мир и других подобных, потому что их разум не подымался до вещей невидимых, они поклонялись тому, что видели, каждый в отличие от другого своему, не принимая во внимание ни значения того, чему они поклонялись и был ли предмет поклонения достоин того, ни уважения к самим себе, чтобы не поклоняться тому, что было ниже их самих: они обращали лишь внимание на то, чтобы эти [боги] отличались от других и каждый из них от всех остальных, таким образом предметами их поклонения были травы, растения, цветы, любые деревья, высокие горы, огромные утесы и расщелины между ними, глубокие пещеры, большие и малые камни, которые они находили в реках и ручьях, разные по цвету, как яшма. Изумруду, в частности, поклонялись в одной из провинций, которую сегодня называют Пуэрто-Вьехо; они не поклонялись ни алмазам, ни рубинам, потому [32] что в тех землях их не было. Вместо них они поклонялись различным животным, одним — из-за их силы, например тигру, льву или медведю; и в силу этой причины они считали их богами и если встречались с ними, то не убегали от них, а бросались на землю, чтобы поклоняться им, и позволяли им убить себя и сожрать, не убегая и не делая попытку к защите. Они также поклонялись зверям за их хитрость, таким как лиса или обезьяны. Они поклонялись собаке за ее верность и благородство и трусливому коту за его проворность. Птице, которую они называют кунтур (сuntur), за ее величину, а орлам поклонялись некоторые народы, потому что считали, что происходят от них, а также и от кунтура. Другие народы поклонялись соколам из-за их ловкости и умения быстро добывать пищу; поклонялись филину за красоту его глаз и головы; и летучей мыши за проницательность ее зрения, так как ее умение видеть ночью вызывало у них восхищение; и по прихоти своей они поклонялись многим другим птицам. Гигантским змеям за их чудовищность и свирепость, они в Андах (Аntis) достигают в длину более или менее от двадцати пяти до тридцати футов, а в толщину намного превышают ляжки. Где не было таких, как в Андах, крупных змей, они также считали богами и других, мелких змей; они поклонялись ящерицам, жабам и лягушкам. Иными словами, каким бы презренным и грязным не было бы животное, они считали его богом только ради того, чтобы боги одних отличались бы от других, не почитая в них какую-либо божественность, не имея возможности получить какую-либо пользу от них. Они во всем были крайне недалекими, похожими на [стадо] овец без пастуха. Однако нам не нужно удивляться тому, что люди без какой-либо науки и образования пребывали в столь великой простоте, ибо известно, что греки и римляне, так гордившиеся своими науками, в период наивысшего расцвета своих империй имели тридцать тысяч богов.

Глава Х

О ДРУГОМ ВЕЛИКОМ РАЗНООБРАЗИИ БОГОВ, КОТОРЫХ ОНИ ИМЕЛИ

В тот первоначальный период времени было много других индейцев, принадлежавших к разным народам, которые в отличие от упомянутых выбирали своих богов, исходя из иного соображения, ибо они поклонялись таким вещам, которые приносили им определенную пользу; так некоторые из них поклонялись многоводным родникам и большим рекам, которые давали воду для орошения их посевов.

Другие поклонялись земле и называли ее Матерью, ибо она давала им свои плоды; другие—воздуху, которым они дышали, ибо они ,считали, что с его помощью живут люди; другие — огню, ибо он согревал [33] их и с его помощью они готовили еду; другие поклонялись ламе из-за множества [этого] скота, который водился на их землях; другие — огромным горным цепям Сьерры-Невады из-за их высоты, их удивительного величия и многочисленных рек, которые спускаются с них, чтобы оросить [землю]. Другие — кукурузе, или сара, как они ее называют, Ибо она была их хлебом насущным. Другие—другим злакам и овощам, которые в большом изобилии произрастали в их провинциях.

Те, кто жил на морском берегу, помимо бесконечного множества других, имевшихся у них богов или, возможно, тех же самых, о которых мы [уже] говорили, все вместе поклонялись морю и называли его Мама-коча, что означает Мать-Море, давая этим понять, что оно обращалось с ними как мать, питая их своею рыбой. Они также, как правило, поклонялись киту из-за его размеров и чудовищности. Помимо этого всеобщего поклонения, которое имело место по всему побережью, в различных провинциях и районах, поклонялись рыбе, которую больше всего убивали в этом районе, потому что они считали, что первая рыба, находившаяся в высоком мире (так они звали небо), от которой произошли все другие рыбы того же вида, которыми они кормились, проявила заботу и послала им в свое время в изобилии своих детей, чтобы накормить ими такой-то народ; и по этой причине в одних провинциях поклонялись сардине, потому что ее убивали в больших количествах, чем других рыб; в других — [морскому] бычку (la liza); в других — |акуле] морской собаке (el tollo); в других — дораде [золотой скумбрии] за ее красоту; в других — крабам и иным моллюскам из-за отсутствия другой лучшей рыбы, ибо ее не было в том море или потому что они не умели ее ловить и убивать. Словом, они поклонялись и считали богом любую рыбу, которая в отличие от других давала им большую пользу. Таким образом, они считали богами не только все четыре элемента [и] каждый из них в отдельности, но также и все слагаемое и образуемое ими, сколь презренным и отвратительным оно не было бы. Были и другие народы, как например чири-вано и те, что с мыса Пасау (они на севере и на юге являются двумя окраинными провинциями Перу), у которых не было и нет склонности поклоняться чему бы то ни было, будь то низкому или высокому, из страха или ради интереса, потому что они жили во всем и живут еще сегодня, словно звери и даже хуже, ибо до них не дошли ни вера, ни учение королей инков.

Глава XI

КАКИЕ ФОРМЫ ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЙ ОНИ УПОТРЕБЛЯЛИ

Гнусности и низости их богов соответствовала также жестокость и варварство жертвоприношений того древнего идолопоклонства, так как, помимо обычных жертв, каковыми являлись животные и растения, они [34] приносили в жертву мужчин и женщин любого возраста, взятых в плен на войне, которую одни [племена] вели против других. А у некоторых народов была столь бесчеловечной эта жестокость, что она была хуже, чем у зверей, потому что она доходила до того, что они уже не удовлетворялись принесением в жертву пленных врагов, а [приносили в жертву] своих собственных детей ради тех или других нужд. Способом принесения в жертву мужчин и женщин, юношей и детей было вскрытие им, живым, грудной клетки и извлечение сердца вместе с легкими; их кровью, пока она не остыла, орошали идола, который приказывал совершить такое жертвоприношение, а затем их предсказатели глядели в те самые легкие и сердце, чтобы увидеть, было или не было принято жертвоприношение; и было оно принято или нет, они в знак подношения идолу сжигали дотла сердце и легкие, а индейца, принесенного в жертву, съедали с огромным удовольствием и вкусом, и был у них праздник и ликование, даже если жертвой был их собственный сын.

Отец Блас Валера, согласно многим частям из его пострадавших рукописей, придерживается того же, что и мы, стремления различать времена, эпохи и провинции, чтобы были лучше поняты обычаи каждого из народов, что проглядывает во многих вопросах, о которых он писал; он пишет в одной из своих изорванных тетрадей то, что следует дальше, рассказывая о настоящем времени, потому что среди тех людей и сегодня имеет место та бесчеловечность: «Те, что живут в Андах, едят человеческое мясо; они более свирепы, чем тигры; у них нет ни бога, ни закона, они не знают, что такое добродетель, у них также нет идолов и ничего схожего с ними, они поклоняются дьяволу, когда он предстает перед ними в образе какого-нибудь животного или змеи и говорит с ними. Если они берут кого-нибудь в плен на войне или любым другим способом [и] знают о том, что он является плебеем и низкого происхождения, то они четвертуют его и раздают куски своим друзьям и слугам для того, чтобы они их съели или продали на бойне. Но если он благородный человек, то тогда собираются вместе все самые знатные [индейцы] со своими женами и детьми, и, словно посланцы дьявола, они обнажают его и живым привязывают к столбу, и каменными кинжалами и ножами разрезают его на куски, не расчленяя его, а срезая мясо с тех мест, где его больше всего: с икр, ляжек, и ягодиц, и мясистой части рук, орошая себя кровью; мужчины, женщины и дети с большой поспешностью все вместе съедают мясо, не давая ему возможности хорошо свариться, ни прожариться, и даже не жуя, а глотая его кусками, в результате чего несчастный страдалец видит, как его живого поедают другие [люди], хороня его самого в своих утробах. Женщины (более, жестокие, чем мужчины) смазывают соски своих грудей кровью несчастного, чтобы их младенцы сосали бы и пили ее вместе с молоком. Все это они делают на месте жертвоприношения с великим ликованием [35] и радостью по случаю того, что человек только что умер. Они съедают тогда его мясо со всеми внутренностями не ради праздника и не для услады, как это делалось до этого, а как нечто самое божественное, ибо начиная с этого момента и дальше они относятся [к жертве] с огромным почтением и едят ее как святыню. Если во время мучений несчастный выдал свои страдания каким-либо движением лица или тела или у него вырвался стон или вздох, они разламывают на куски его кости, после того как срезают с них мясо, вынимают потроха и кишки и с огромным презрением выбрасывают их в поле или в реку; но, если во время мучений он проявил себя сильным, стойким и яростным, съев его мясо со всеми внутренностями, они кладут на солнце его кости и жилы, отнеся их на вершины гор; они относятся к ним и поклоняются им, как богам, и приносят им жертвы. Таковы эти идолы тех зверей, ибо до них не дошла империя инков и до сих пор не дошла до них империя испанцев и пребывают они в таком состоянии по сей день. Это поколение столь ужасных и жестоких людей вышло из мексиканского района и заселило районы Панамы и Дариена и все те огромные горы, которые доходят до Нового Королевства Гранады, а с другой стороны — вплоть до Санта-Марта». Все эти [слова] принадлежат отцу Блас Валера, который, повествуя о дьявольских проделках, с большой убедительностью помогает нам рассказывать о том, что было тогда в том первоначальном периоде и существует поныне.

Были другие индейцы, не столь жестокие в своих жертвоприношениях, которые хотя и примешивали к ним человеческую кровь, но она была не результатом чьей-либо смерти, а кровопускания из рук или ног, согласно торжественности жертвоприношения; а для наиболее торжественных случаев ее брали из переносицы, где сходятся брови, и этой холодной кровью среди индейцев Перу, даже после инков, обычно пользовались как для жертвоприношений (в частности, для одного, как мы расскажем дальше), так и при их болезнях, когда они страдали от сильной головной боли.

Были и другие общие для всех индейцев жертвоприношения (те, что мы упоминали выше, существовали в некоторых провинциях и у отдельных народов, а у других их не было), но те, которыми они обычно пользовались, были связаны с животными, такими как ламы, викуньи, ягнята, кролики, куропатки и другие жирные птицы, и с травой кука, которую они так уважают, кукурузой и другими злаками и овощами, и пахучим деревом, и [другими] схожими вещами, которые они получали с урожаем и которые, по мнению каждого из народов, могли быть наиболее приятным жертвоприношением для их богов, будь то птицы или животные, идущие на мясо, или что-то другое. Каждый из них подносил то, что было их обычной пищей, и то, что казалось им самым вкусным; и сказанного вполне достаточно о жертвоприношениях, которые существовали в том древнем язычестве. [36]

Глава XII

ЖИЛИЩЕ И ПРАВЛЕНИЕ ДРЕВНИХ [ЛЮДЕЙ] И ТО, ЧТО ОНИ ЕЛИ

В форме своих жилищ и селений те язычники проявляли то же варварство, что и в своих богах и жертвоприношениях. У самых развитых (роlitico) из них обитаемые поселения не имели площадей, не было порядка ни в расположении улиц, ни домов, как в стойбище диких животных. Другие по причине войн, возникавших в результате нападения одних на других, селились на высоких скалах и утесах, как в крепостях, где они могли меньше опасаться нападения своих врагов. Другие [жили] в шалашах, разбросанных по полям, долинам и ущельям, выбирая каждый для себя наиболее удобное место для своего жилища и пропитания. Другие жили в пещерах под землей, в расщелинах скал, в дуплах деревьев; каждый [жил] там, где находил удобное для своего жилища место, потому что строить его они были неспособны; и сейчас еще остались некоторые из подобных, например жители мыса Пасау, и [индейцы] чири-вана, и другие народы, которых не завоевали короли инки и которые сегодня пребывают в прежнем невежестве; и эти такие хуже всех поддаются подчинению как в служении испанцам, так и [в восприятии] христианской религии, так как они никогда не имели веры (doctrina); они — существа неразумные и лишь едва владеют речью (lengua), чтобы объясняться друг с другом в пределах одного и того же племени (пасion); и так живут они, как животные разных видов, не объединяясь, не поддерживая между собой связи, имея отношения только лишь со своими [одноплеменниками].

В тех селениях и жилищах правил тот, кто решался на это и имел достаточно духу, чтобы командовать всеми остальными, а став господином, он тиранил и жестоко обращался с вассалами, заставляя их служить себе как рабов, используя по своей прихоти женщин и детей, вступая в войну против другого. В некоторых провинциях сдирали кожу с пленников и натягивали ее на барабанные ящики, чтобы устрашать своих врагов, потому что считалось, что, услышав [звучащую] кожу своих родственников, те убегали. Они жили в грабеже, воровстве, убийствах, поджогах; и вот так появилось множество господ и царьков, среди которых иногда встречались и хорошие, которые хорошо обращались со своими и поддерживали мир и справедливость: таких за их доброту и благородство индейцы по наивности почитали богами, поскольку видели, что они были отличными и совсем другими, чем множество иных тиранов. В других местах они жили без господ, которые бы правили и командовали ими; они не умели образовать у себя государство, чтобы в их жизнь пришли порядок и согласие; в своей простоте они жили как овцы, не творя ни зла, ни добра, и происходило это больше из-за их [37] невежества и отсутствия злого умысла, чем из-за избытка доброй воли.

Манера индейцев одеваться и прикрывать свое тело во многих провинциях была столь примитивной и потешной, что их одежда вызывала смех. В других [провинциях] в своей еде и яствах они были столь дикими и такими варварами, что дикость их вызывает удивление; во многих крупных районах индейцам было одинаково свойственно и то и другое. В жарких землях, поскольку они были более плодородными, ничего не сеяли или сеяли немного, поддерживая себя дикими травами, и корнями, и фруктами, и другими овощами, которые давала земля сама по себе или при незначительном возделывании местных жителей, которые довольствовались малым, поскольку они, как и все, стремились лишь поддержать свою жизнь. Во многих провинциях они так любили человеческое мясо и считали его таким лакомством, что еще до того, как умирал индеец, которого они убивали, они пили из нанесенных ему ран кровь и делали то же самое, когда разрезали его на куски, высасывая кровь, собирая ее в ладони, чтобы не потерять ни одной капли. У них были публичные мясные лавки человеческого мяса: из кишок они делали морсильи [кровяные колбасы] и лонганисы [сосиски], набивая их мясом, чтобы они не пропадали. Педро де Сиеса, глава двадцать шестая, говорит о том же, и он видел это собственными глазами. Эта страсть так разрослась, что дело дошло до того, что не щадились даже собственные дети, рожденные иноплеменными женщинами, которых захватывали и пленяли на войне. Они брали их в качестве наложниц, а рожденных ими детей |они выхаживали с большой заботой вплоть до одиннадцати или тринадцати лет, а потом съедали их, а за ними и их матерей, когда они уже не могли рожать. Они совершали поступки еще страшнее: многим индейцам, захваченным в плен, они сохраняли жизнь и давали им женщин из своего племени, т. е. из племени победителей, а рождавшихся детей они выхаживали, как своих собственных, и, когда они становились подростками, они их съедали, создавая таким путем питомник по разведению детей для того, чтобы питаться ими, и они не испытывали к ним жалости ни как к родственникам, ни как к малолетним существам, к которым даже животные, враждующие между собой, иногда испытывают любовь, и это мы можем сказать, потому что сами видели некоторых из таких животных, а о других слышали. Однако у тех варваров не было ни того, ни другого, и они, убивали детей, которых сами зачали, и своих родственников, которых вырастили, чтобы съесть их; и то же самое они делали с родителями, когда те не были способны к зачатию; для них ничего не значило родство по браку. И был там один народ настолько странный в этом желании полакомиться человеческим мясом, что своих умерших [соплеменников] он хоронил в своих желудках: как только умерший испускал дух, собирались родственники и съедали его сваренном или зажаренным, что зависело от того, много или мало было у него мяса: если мало, то его варили; если много, то жарили, а после этого [38] они собирали его кости по их сочленениям и одаривали их подношениями, сопровождая это великим плачем; они хоронили их в расщелинах гор и в дуплах деревьев; у них не было богов, они не знали, что такое поклонение божеству, и сегодня они пребывают в том же состоянии. Поедание человеческого мяса имело место больше среди индейцев жарких земель, чем земель холодных.

На бесплодных и холодных землях, где земля сама по себе не рождала плоды, корни и травы, вынуждаемые необходимостью, они сеяли кукурузу и другие овощи, и делали это без [учета] времени и здравого смысла. Они пользовались охотой и рыбной ловлей столь же невежественно, сколь невежественны были и во всем остальном.

Глава ХIII

КАК ОДЕВАЛИСЬ В ТУ ДРЕВНОСТЬ

Непристойность их одежды была такова, что лучше молчать о ней и утаить ее, чем говорить или показать [с помощью] описания; однако, поскольку история принуждает меня описать ее целиком и правдиво, я умоляю скромных людей отключить свой слух и в этой части не слушать меня, что послужило бы наказанием для меня, а эту немилость я считаю совершенно справедливой. В тот первоначальный период времени индейцы одевались как животные, ибо на них не было другой одежды, кроме кожи, которую им дала природа. Многие из них ради забавы или для украшения носили на поясе толстую нить, и им казалось, что этого одеяния достаточно, и мы не сдвинемся с этого места, если сказанное нами не будет достоверно. В году тысяча пятьсот шестидесятом, направляясь в Испанию, я встретил на одной из улиц Картахены пять индейцев без какой-либо одежды, и шли они не все вместе, а один следом за другим, словно журавли, хотя уже столько лет имели дело с испанцами.

Женщины ходили в той же одежде, т. е. нагишом; замужние опоясывали тело ниткой, на которой носили свисающую, как передник, тряпочку из хлопка величиной с квадратную вару, а где не умели или же не хотели прясть и ткать, они носили кусок коры дерева или его листья, что служило покрывалом для приличия. Девушки также носили на своем теле опоясывающую, как ремень, нить, а вместо передника и в знак того, что они были девушками, они носили разные другие вещи. Но здесь мы умолчим о том, что должно быть сказано, исходя из соображения, что нужно проявлять уважение, которое требуют к себе слушатели; хватит с нас того, что такой была одежда и одеяние индейцев жарких земель; словом, в вопросах приличия они были подобны неразумным животным; и только из одного этого скотства (bestialidad), которое [39] они проявляли в украшениях своих особ, можно заключить, сколь дикими были во всем остальном индейцы того язычества до империи инков.

В холодных землях они покрывали себя с большею скромностью, но не для сохранения приличия, а из-за необходимости, вызванной холодом; они покрывали свое тело звериными шкурами и подобием покрывала, которое делали из дикой конопли и из белой соломы, длинной и мягкой, которая растет на полях. Этими изобретениями (invenciones) они как можно старательней закрывали свое тело. Другие народы были менее опрятны: они носили плохо сделанные, из плохой пряжи и еще хуже сотканные пледы из шерсти или дикой конопли, которую называли чавар; они носили их, закрепляя на шее и подвязывая на теле, что позволяло довольно хорошо укрываться ими. Эти одежды они носили в тот первоначальный период времени, а те из них, которыми, как мы рассказали, пользовались в жарких землях, что означало ходить нагишом, испанцы повстречали в очень многих провинциях, которые еще не были завоеваны королями инками; и сегодня ею пользуются во многих землях, завоеванных испанцами, индейцы которых настолько тупы, что не хотят одеваться; только те из них, что весьма близки в своих отношениях с испанцами [и работают] в их домах, одеваются, но делают это скорее из-за неудобств, испытываемых [испанцами], чем ради собственного удовольствия и порядочности; и отвергают [одежду] как мужчины, так и женщины, а над последними подшучивают испанцы, вопрошая: то ли они плохие пряхи, то ли большие бесстыдницы; то ли они не одеваются, потому что не хотят ткать, то ли не ткут, потому что не хотят одеваться.

Текст воспроизведен по изданию: Гарсиласо де ла Вега. История государства инков. Л. Наука. 1974

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

<<-Вернуться назад

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.