СТЕФАНО ИНФЕССУРА, ИОГАНН БУРХАРД

ДНЕВНИКИ О СОВРЕМЕННЫХ РИМСКИХ ДЕЛАХ

CIVIS ROMANI. DIARIA RERUM ROMANARUM SUORUM TEMPORUM

В то же лето, 2 августа, турки со множеством кораблей прибыли в Апулию, разбили лагерь при Отранто, заняли город и разрушили до сотни замков в той местности. В Отранто турки укрепились, возведя стены и окружив его рвами, так что каждый возымел великий страх перед ними, и не будь помощь господня, в краткий срок попали бы мы им в руки.

В лето 1481, 3 марта, в Рим пришла весть, что король Ферранте захватил в море 14 турецких кораблей, причем был взят в плен также турецкий полководец; по приказу короля он был затем повешен.

28 мая в Рим пришла весть, что 5 мая в Константинополе умер великий турок (султан Магомет II). Всемогущий бог оказал помощь христианскому миру; если бы не случилась эта смерть, христианство наверное бы подпало под иго турок; настолько велико было могущество султана. По сему случаю папа Сикст устроил торжественный церковный ход в Борго ди Санто Пьетро, в котором участвовал он сам и кардиналы; и процессия длилась три дня, именно воскресенье 4 июля, понедельник и вторник.

В то же лето, 13 сентября, в Рим пришла весть, что король Ферранте со своим войском взял обратно город [61] Отранто со всей находившейся там турецкой артиллерией. При этом было взято много турок, искусных в боях против христиан.

Во время первосвященничества Сикста IV возникла вражда между ним и неаполитанским королем Ферранте из-за войны, которую незадолго перед тем оба они повели против владетеля Флоренции. Когда папа отозвал свои войска, которые он раньше предложил названному королю в помощь против турок, находившихся в Отранто, и когда между ними возникли разногласия и ненависть, папа Сикст постарался сманить всех синьоров, служивших у короля, и прежде всего римских баронов, именно: Вирджинио Орсини, Джакомо де Конти и много других баронов, бывших на военной службе у короля. Пытался он также всеми средствами перетянуть к себе графа Урбино, но это ему не удалось. И так как папа искал повода к раздору, то он приказал сына одного рыцаря из дома Орсини, которого его отец отпустил на службу к королю Ферранте, заключить в замок Ангела, дабы он не мог вернуться к королю. Затем он начал грозить королю, заключил союз с венецианцами и поклялся, что всеми средствами, какие только имеются в его распоряжении, он изничтожит короля Ферранте. И чтобы дать этому делу ход, он принял к себе на службу названных баронов, прежде всего Орсини, и попытался то же сделать с Колонна. Но так как он их не особенно высоко ценил, то назначил им ничтожное жалованье, принять которое для них было больше позором, чем честью.

Так как синьоры Колонна отказались принять от папы жалованье, то они поступили на военную службу, на что они ранее имели разрешение от самого папы, к названному королю, и обе стороны дали клятву в верности. Когда папа узнал об этом, то страшно возмутился, потому что никак не думал, чтобы Колонна осмелились при данных обстоятельствах перейти на сторону короля Ферранте. Угрозами и увещаниями старался он удержать их от этого. Однако это ему не удалось; тогда он собрал свое войско и объявил названным синьорам Колонна войну.

По сему случаю папа Сикст пришел в столь гневное состояние, что приказал немедленно 2 июня 1482 г. досточтимого кардинала Колонна и досточтимого кардинала [62] Джованни Баттиста Савелли и его брата синьора Мариано подвергнуть заключению в замок Ангела. На другой день все имущество и добро названного кардинала Савелли, находившееся в его дворце, было перенесено папскими солдатами во дворец папы, за исключением продовольственных припасов, которые были тотчас же разграблены и поделены. Папа приказал поставить к дому кардинала охрану.

5-го названного месяца вторгся со своим войском герцог Калабрии.

Люди из войска герцога Калабрии занялись грабежом; они разграбили у римских граждан хлеб и скот, многих римлян взяли в плен и держали их в заключении; после чего за выкуп отпустили их. Церковные войска все это видели и терпели.

Когда римские граждане все это увидели, - увидели, как пропадает их хлеб, они держали совет и единогласно решили идти к папе; он должен попытаться устранить подобные явления, иначе наш город погибнет. Пошли к папе, получили любезный прием и бесчисленные обещания. Папа обещал, что он в ближайшее же время позаботится об всем. Вслед затем у всех ворот и по всему городу был прочитан папский указ, гласивший, что все римские граждане и прочие, проживающие в городе, буде Они потерпели какой-либо ущерб за время происходящей войны, от своих или от врагов, должны письменно уведомить о том римского нотариуса, по имени Мариано Скалибрастро, причем такое извещение должно быть удостоверено клятвенным свидетельством четырех граждан. Затем, наконец, о сем должно быть извещено папское казначейство, и папа обещает возместить все убытки из доходов собственной казны. В силу этого указа многие граждане под клятвою дали извещение о своих убытках, но удовлетворения таковых претензий не последовало.

Когда граждане увидели, что никакие жалобы не помогают, они хотели обеспечить себя от убытков собственными силами и решили вывезти урожай, находившийся еще на полях, на обмолот в город и для сего поставили всюду охрану. Однако едва лишь они к этому приступили, как получилось препятствие со стороны графа Джироламо и его отрядов. Граф хотел, чтобы хлеб сняли церковные солдаты, свезли его на продажу в город и из выручки получили бы свое довольствие и жалованье. Так и случилось по его желанию, и римские граждане принуждены были перенести эту несправедливость, будучи ограблены не врагами, а собственными церковными войсками, от которых они ждали помощи и дружеского отношения.

И в сем году во всей Кампанье не был собран урожай, за исключением монастыря Сайта Мариа Нуова, имевшего от короля Ферранте грамоту и по сему случаю ничего не потерявшего. И в то время как все, что я только что описал, [63] случилось, по всему городу был прочитан указ о том, что никому не разрешается продавать хлеб по цене свыше двадцати карлинов за руббио, когда, однако, с другой стороны, вышеназванные солдаты продавали по двадцать пять и даже тем, кто этот хлеб сеял и был его владельцем.

Между тем граф Джироламо, Вирджинио Орсини и другие синьоры, жившие в Латеранской церкви, беспрестанно играли в карты, лото и кости, и именно в алтаре этой досточтимой церкви, на хранилище, полном реликвий и освященных употребляемых при богослужении предметов, так что за это-время церковь почти никем или очень немногими посещалась.

13 июля, в воскресенье, в час богослужения, так как всемогущий господь, св. Иоанн Креститель, евангелист, св. апостолы Петр и Павел, покровители города, и другие святые, мощи коих покоятся в Латеранской церкви, долее не потерпели, чтобы преступники и дикая солдатская толпа бесчинствовали в этой церкви, то всемогущий бог показал, что он видит все. В названный час случилось небесное знамение: неожиданно поднялся ужасный ветер, и разразилась столь сильная буря, что трудно описать. Деревья в виноградниках сотрясались и склонялись до земли. Наконец вспыхнул огонь а палатках, стоявших у Латеранской церкви и у Порта Азинариа, и истребил все палатки и жилища солдат со всем их имуществом и добром и лошадьми; сгорело также несколько больных солдат, которые лежали в палатках. Огонь распространялся от одной палатки к другой, дойдя до находившихся на Виз Мерулана и церкви Санто Маттео, и причинил столько опустошений, что по общей оценке убытки равнялись шести тысячам дукатов, даже больше, имея, в виду только те вещи, которые могут быть оценены.

В тот же час отрядами короля Ферранте был занят город Террачина, за исключением замка.

Когда Сикст узнал об этом, он немедленно снарядил триста пехотинцев и несколько всадников и передал их Андрея, де Конти, поручив ему спешить на помощь замку Террачина. Отряд выступил, но когда находился при Альджидо, то частью был захвачен в плен врагами церкви, частью рассеялся, а тем, которые вернулись в город, был дан приказ, чтобы каждый, кто служил Андреа, под угрозой виселицы, был представлен его брату Джакомо. Так все и случилось.

16-го названного месяца герцог Калабрии снялся с места, где он расположился лагерем, издав предварительно приказ, чтобы каждый солдат его войска был снабжен продовольствием на три дня. Затем он направился в местность, называемую Ла Риччиа, и расположился лагерем у церкви Санто Паоло Альбанезе, в то время как герцог Мельфи с пятнадцатью отрядами хорошо вооруженных людей и многими пехотинцами оставался при Марино. [64]

21 июля Вирджини Орсини и граф Питильяно с тремя отрядами направились против войска герцога Мельфи. Они хотели придти на помощь их работникам, которые должны были из соседней местности вывезти в Понте Мамоло сено, но подверглись нападению враждебных отрядов и разогнаны. Из солдат двух названных полководцев и их работников при этом было захвачено не менее двухсот человек, которые вместе со скотом и провиантом были отправлены в Марино. Только с трудом обоим синьорам и некоторым из их приближенных удалось вернуться в лагерь. Все это сообщено было графу Джироламо Риарио, который за несколько дней перед тем поселился с большой военной свитой во дворце лапы.

Основание, в силу коего граф Джироламо Риарио покинул лагерь и отправился во дворец, было следующее: некоторые кардиналы, проживавшие в городе, прежде всего достопочтенный кардинал Санто Пьетро в Винколи, двоюродный брат графа, сошлись и сообща решили идти к папе и настоятельно просить его о даровании мира и покоя, причем они ясно указали ему, что это зависит единственно от воли его святейшества. У них была надежда, что после сей аудиенции их пожелания будут приведены в исполнение. Когда об этом узнал граф Джироламо, он пришел в смущение, как бы со стороны папы не было сделано такого, что шло вразрез с его планами, от которых он отнюдь не хотел отказаться. И таким образом всякая надежда и все расчеты на мир сразу исчезли.

23 июля, наконец, явился в Рим к папе желанный и долгожданный синьор Роберто Римини; явился с небольшим войском, со своим знаменем и знаменем венецианцев. И когда войска церкви и папы были им приведены в порядок, он отправился с площади Санго Пьетро к церкви Сайта Мариа Маджоре. И там вместе с графом Джироламо Риарио он не делал ничего другого, кроме того, что иногда выходил осматривать город.

27 июля стало известно, что при Форма., у одного из городских водопроводов, стояло приблизительно около восьми вражеских отрядов; все вышеназванные войска церкви выступили против неприятельского войска. Однако враг не пошевельнулся со своего места. Тогда наши струсили, не скрывается ли где поблизости со своим войском герцог Калабрии; по сему случаю они отступили и вернулись в лагерь к своим палаткам. Но не прошло и часа, как со стороны герцога Калабрии явился к синьору Роберто глашатай, огласивший по поручению своего господина, что тот весьма удивляется синьору Роберто и не может никак поверить, чтобы он в столь короткий срок из доблестного солдата сделался попом и неужели он стал каноником Сайта Мариа Маджоре, как и его прежние сотоварищи по церкви св. Иоанна в Латеране? [65]

В тот же день в городе рассказывали многое другое: будто войско венецианцев, находившееся под Феррарой, было полностью уничтожено, будто синьор Роберто Сан Северино, их командир, получил три раны.

Тогда же архиепископ Крайны, посол императора, наговорил много дурного о церкви божией и главным образом о нехорошей жизни Сикста и графа Джироламо Риарио, а также о бесчестном житии всего священства, о чем он проповедовал публично, и посему был графом Джироламо заключен в темницу, а папа лишил его архиепископского достоинства. И по настоянию того и другого он в конце концов плохо закончил свои дни.

Тогда же, так как папа отказался, по приглашению императора, явиться на собор, в названный день Сикст назначил папским легатом епископа Сесса, который по поручению папы должен был явиться к императору и принести ему извинение.

В Риме уверяли и рассказывали о следующем – и это затем мало-помалу стало всеобщим мнением: известно, что еще ранее, в 1478 г., папа Сикст отлучил от церкви флорентийцев вследствие того, что пизанский епископ Сальвиати вместе с его сообщниками и слугами были повешены, а Рафаэлло Сансони Риарио, кардинал Саето Джордже и племянник графа Джироламо, был захвачен в плен и заключен в темницу. Последний был обвинен в причастности к тому делу, когда брат Лоренцо де Медичи был убит в церкви и когда был раскрыт заговор графа Джироламо. Против этого отлучения флорентийский народ подал апелляцию, уверяя, что они поступили совершенно справедливо, повесив Сальвиати не как епископа, а как изменника, потому что он домогался предать названный город и лишить его свободы, дабы предоставить власть графу Джироламо, как только будут убиты братья Джулиано и Лоренцо де Медичи. Апелляция, с соизволения папы, была передана нескольким неитальянским епископам, которым было поручено расследовать все обстоятельства этого дела. Прежде всего было принято во внимание показание Джованнн Баттиста да Монтесекко. Он отправился, как выше было рассказано, во Флоренцию с тем, чтобы привести план в исполнение. Впоследствии же, когда он был схвачен, то перед своею казнью клятвенно показал, что он неоднократно беседовал с папой Сикстом о путях и средствах, коими можно бы покорить и вернее овладеть городом Флоренцией и прежде всего через измену. При этом он убеждал графа Джироламо Риарио, а также названного папу, что без смертоубийств здесь обойтись нельзя. Папа заявил; что он не хотел бы, чтобы произошли убийства, но вскоре высказался так: “Делайте так, как можете!” На основании этого и других показаний по тому же делу епископы, разобрав апелляцию, решили дело против папы Сикста, в пользу флорентийского народа, и Флоренция была освобождена от названного отлучения. [66]

1 августа у Остии появились семнадцать галер и два военных корабля Ферранте, дав ряд сигналов, как бы вызывая находившиеся на берегу войска. Вследствие этого торговцы солью и другие находившиеся в той местности люди в великом страхе бежали в Рим. По прошествии двух дней галеры и военные корабли отплыли обратно.

8 августа префекты городских кварталов и другие начальники римского народа созвали, по поручению папы, всех римских граждан на народное собрание, требуя, чтобы каждый явился в соборную церковь своего квартала. Там названными начальниками было сообщено, что папа хочет иметь в своем распоряжении тысячу вооруженных римских юношей, всадников и пехотинцев и только на восемь дней; они по его воле должны быть направлены вместе с войсками церкви, как подкрепление, против Колонна в Марино. Тем, которые не имели снаряжения, папа предлагал оружие, лошадей и жалованье. Обещал он также, что если во время войны враг отнимет у них что-либо или причинит им какой-либо ущерб или если даже они будут просто взяты в плен, он их и их имущество выкупит на собственные деньги. Некоторые граждане согласились на это предложение, другие же отклонили его. В конце концов получилось, что даже добровольно согласившиеся не были приняты. У населения осталось впечатление, что все это было устроено папой не для вербовки солдат, а чтобы ознакомиться с настроением граждан.

12-го названного месяца августа синьор Просперо Колонна восстал против герцога Калабрии, у которого он находился на военной службе, и предался вместе с своим замком Монтефортино папе и церковным войскам.

15 августа выступил синьор Роберто Малатеста из Римини с тридцатью тремя отрядами вооруженных людей. К нему присоединилось много отрядов под начальством синьоров. Были восемь отрядов конных стрелков, из которых пять привел с собой синьор Роберто, а прочие три уже имелись в Риме у графа Джироламо. К этим всадникам присоединилось еще более девяти тысяч пехотинцев и множество пехотных стрелков, кроме того большое число людей, обслуживавших орудия: три. больших бомбарды, бесчисленное количество пушек, много других орудий и метательных машин, которыми был нагружен бесконечный обоз. Синьор Роберто распустил два знамени, одно знамя венецианцев с изображением св. Марка, другое с изображением дерева и инициалами своего имени, а также два других, церковных, из которых одно с изображением ключей, другое с гербом папы. Все это папа хотел, вместе со всеми своими кардиналами и приближенными, видеть из окна папского дворца. И войска прошли мимо дворца. Говорили, что они двинулись в поход на завоевание замка Марино. Они оставили за собой церкви Латеранскую и Сайта Мариа Маджоре и другие места, где они проживали, полные грязи и заразы, [67] так что из-за зловония туда редко кто заходил. Вокруг всего города виноградники были опустошены, деревья повырублены и расхищены; все кругом опустело, так что убытки были неисчислимы. Таким образом войска выступили из города, сопровождаемые ругательствами и проклятиями римлян.

22 августа, через неделю после праздника успения богородицы и выступления солдат, в городе распространилась радостная весть, что герцог Калабрии со всем своим войском потерпел поражение; сам же он ночью бежал в Террачину и таким образом спасся. По сему случаю в Капитолии, во всех церквах Рима, в замке Ангела и, наконец, во всем городе были устроены торжества. По этому же поводу был прочитан по всему городу указ о том, чтобы все те, кто участвует в праздничных играх, обычно происходивших в августе месяце, в успенье богородицы, были готовы к празднику рождества богородицы, в сентябре месяце. Так оно и было.

Каким образом погибло войско названного герцога, передают следующее: герцог со своими войсками укрепился в Веллетри, в местности по имени Санто Пьетро в Форма, обычно же называемой Башней поля мертвых, в местности, которая для него действительно стала полем смерти. Эта местность имеет форму острова, и только в двух местах имеется к ней доступ. Одно из этих мест, куда должны были двинуться церковные войска, герцог укрепил множеством бомбард, пушек и других метательных орудий, так что это место казалось неприступным. Затем синьор Роберто и герцог Калабрии вели переговоры и определили день и час, когда они начнут между собою борьбу. Так и случилось. В начале сражения, названный герцог со своими янычарами ³¹ боролся с ожесточением до тех пор, пока не заметил синьора Джакомо де Конти с несколькими тысячами пехотинцев, о которых герцог ничего не знал. Эти пехотинцы ночью, тайком, обошли поле сражения и приступили ко второму из двух доступных проходов к месту битвы; тогда-то герцог впал в страх и начал искать выхода. Тотчас же он, преследуемый своими врагами, устремился к наиболее укрепленному месту боя, где находились бомбарды. И когда церковные войска решили вторгнуться туда, то выстрелами бомбард и пушек они были уложены наземь; при этом, говорят, пало бесчисленное количество из войска церкви. Затем канониры, обслуживавшие названные бомбарды, уже не могли пользоваться ими, не могли заряжать их и стрелять, так как сильнейший дождь, ливший беспрестанно, не давал возможности зажигать порох. Поэтому они не в силах были защищать далее названное место; церковные войска вторглись туда и на продолжительное время между ними завязалась борьба. При этом пало множество людей с той и с другой стороны, и много лошадей всадников названного герцога было заколото пехотинцами синьора Роберто. [68]

Герцог впал в страх. Опасаясь как бы с ним не случилось чего-либо и боясь оказаться запертым в данном месте пехотинцами синьора Джакомо де Конти, так как возможность свободного выхода была потеряна, герцог решил некоторые из своих отрядов тотчас же пустить в бой против церковных войск. Сам же с небольшим отрядом он отступил и направился, как одни говорят, к Террачине, по словам же других, в область Неттуно. Сражавшиеся под конец были взяты в плен, многие ранены и не мало убито, как говорят, около двадцати родовитых и влиятельных рыцарей и множество других. Сражение длилось от 17 до 23 часов, после чего тотчас же синьор Роберто Малатеста, захватив знамена и артиллерию неаполитанского короля, вместе с пленными направился в Веллетри. Пленных он продержал довольно долгое время. Говорили также, что пехота церковного войска была тогда силою в одиннадцать тысяч человек.

24 августа были посланы римским правителям ключи от крепости Марино с условиями перемирия и с просьбой к римскому народу передать ключи и условия мира папе, так как гарнизон названной крепости сдается на его милость. Таким образом крепость Марино отошла во власть церкви.

30-го названного месяца вышеназванные рыцари Калабрии, взятые в плен, были, в связанном виде, приведены в город к папе. Всего их было двести семнадцать, важнейшие из них были заточены в замок Ангела, некоторые в Капитолий, а прочие рассеяны по различным местам и крепостям церкви, где они и оставались несколько дней.

Роберто же с войсками церкви отправился с вышеназванными бомбардами и артиллерией к крепости Каве и пробыл там несколько дней. Затем названный Роберто вернулся обратно в город, посетил папу и поселился у досточтимого Стефано Нардини, миланского кардинала. Там он заболел и умер 8 сентября, на пятнадцатый день после своей победы, как говорят, от лихорадки. Другие же говорят, что он был отравлен. Папа оказал ему великие почести, похоронил его в церкви св. Петра и поставил прекрасный мраморный памятник, который можно там созерцать до сих пор.

По этому поводу рассказывают, что когда-то сиенцы при помощи известного великого полководца были освобождены из-под ига флорентийцев. И вот сиенцы, сознавая, как много они ему за это обязаны, ежедневно совещались, чем бы они могли отблагодарить его, что было бы достойно его великих заслуг. Наконец они пришли к выводу, что не в состоянии что-либо сделать, потому что если бы даже они сделали его властелином города, то и этого было бы недостаточно. И в то время как они находились в столь беспомощном состоянии, однажды на народном собрании, происходившем ежедневно по сему случаю, поднялся один гражданин и заявил, что он нашел награду, вполне достойную сего мужа, легко [69] приемлемую и выполнимую для граждан. Когда восстановилось молчание, его просили сказать, что это за награда, и он дал ответ: “Убьем его, затем провозгласим святым и вечным покровителем нашего города”. Так оно и случилось в действительности.

Многие говорили, чему, однако, я вполне верить не могу, что папа Сикст в данном случае подражал сиенцам и последовал их совету, так как смерть Роберто наступила вскоре же после его победы и папа при его погребении оказал ему великие почести.

Вскоре был заключен мир, и Колонна снова был в милости. Между прочим было решено, что занятые с той и другой стороны области возвращаются обратно и заключенные кардиналы освобождаются, так что область Террачина с ее замком передается опять во владение церкви, а Марино и другие крепости должны быть переданы во владение Колонна. Кардиналы, сидевшие под арестом, конечно, не были освобождены папой. Непосредственно после заключения мира, 27 декабря, после обмена пленными, герцог Калабрии прибыл в Рим и пробыл несколько дней во дворце папы. Затем, 30 декабря, он вместе с Вирджинио и другими Орсини, сопровождаемый благословениями папы, отбыл из Рима и направился в Феррару. Итак как между папой и королем заключен был союз, то началась совместная .борьба против венецианцев. После этого ничего значительного до 27 мая 1483 г. не произошло. Неоднократно святейшая коллегия, а также весь римский народ просили папу, чтобы он проявил милость и освободил названных кардиналов из-под заключения. Хотя папа сам несколько раз обещал это сделать и уверял, что оба ничего преступного не совершили и он поэтому охотно отпустит их, однако своего обещания он не приводил в исполнение. Наконец 27 мая 1483 г. заключенный вместе с кардиналами синьор Мариано Савелли воспользовался удобным случаем, бежал из замка Ангела и отправился в свой замок в Рокка-Приоре. Полный гнева по, сему случаю, папа приказал держать названных кардиналов в заключении в еще более трудных условиях. Наконец 15 ноября 1483 г., в субботу, оба названных кардинала, Джованни Колонна и Джованни Баттиста Савелли, были освобождены из заключения. В тот же день были назначены новые пять кардиналов, среди них синьор Джакомо, епископ Пармский, которого обычно называли кардиналом Пармским, юноша едва двадцати лет, притом очень красивый. Как передают, незадолго перед тем он был мальчиком в услужении у графа Джироламо Риарйо, затем камердинером у кардинала Санто Витале (из семьи делла Ровере), а после того слугою в спальне коменданта замка Ангела. Там его однажды увидел папа Сикст; тотчас привлек к себе, осыпал его многими пышными дарами и под конец возвел его в звание кардинала; как говорят, против воли других кардиналов. Он — [70] молодой человек с хорошими дарованиями и красивый, что каждый может видеть; образования же не имеет никакого.

Все эти кардиналы были назначены непосредственно по возвращении графа Джироламо, отбывшего со своим войском из города 27 мая и вернувшегося в ноябре месяце. Всеобщее мнение было таково: названные кардиналы были назначены за крупные взносы и большие деньги. И это правдоподобно.

VII. ЛЕТО 1484

Я, Стефано Инфессура, повествую здесь, как в сие лето, в предпоследний день мая, протонотарий Лоренцо Колонна был схвачен в доме кардинала Колонна и в качестве пленного препровожден во дворец папы. Вели его граф Джироламо Риарио, Вирджинио Орсини, Паоло, сын кардинала Орсини, Жером, сын кардинала Руанского, и Леоне да Монтесекко со своими отрядами и отрядами церкви. Названный дом был разграблен и сожжен, причем было убито с той и другой стороны много народу. Причину происшедшего я сейчас здесь изложу: названный протонотарий, по приказу папы и короля Ферранте, а также и в силу собственных обещаний, обязан был вернуть замок Альви Вирджинио Орсини, как только он получит от него тринадцать тысяч дукатов, то есть ту цену, которую Лоренцо сам заплатил за него королю Ферранте. Но между папой Сикстом и протонотарием были заключены особые соглашения и сделки. Между прочим, чтобы вернуть названный замок и выплатить указанную сумму, состоялось примирение между синьорами рода Гаэтани. Невзирая на соглашение камерленго, кардинал Санто Джордже, племянник графа Джироламо, однажды, как о том публично заявил названный, протонотарий, сказал ему, чтобы он остерегался, так как есть люди, которые настроены по отношению к нему враждебно.

Протонотарий заперся в указанном доме и сообщил об этом деле своим друзьям. Весть эта распространилась всюду, и преданные протонотарию благородные молодые люди сопровождали его везде, ночевали у него и вооруженными пребывали у него день и ночь для его защиты. Между тем синьор Вирджинио и Паоло Орсини начали на Монте Джордано собирать вооруженный народ. Названный Паоло Орсини, бывший тогда на службе у враждовавшей с папой и церковью синьории Венеции и нуждавшийся в лошадях, похитил множество лошадей и людей. Среди ограбленных было двое вассалов протонотария; они были схвачены Паоло и уведены, так что до сего дня никому не известно, где они находятся, [71] Вскоре после этого протоноггарий Лоренцо Колонна заметил, как он сам рассказывал, что ночною порою к нему подсылали соглядатаев и шпионов разведать, что он делает, где находится и кто у него бывает. Тогда у него возникло подозрение. К тому еще случилось так, что Паоло увел свои стада, находившиеся вблизи замка Колонна, в местности более безопасные. Тогда подозрение протонотария настолько возросло, что он, из-за боязни нападения своего врага Паоло, окопался и укрепился в доме посредством бомбарделл, метательных орудий, с большим числом вооруженных и преданных людей. Когда папе Сиксту стало известно о таком вооруженном снаряжении, он немедленно послал за Паоло Орсини. Рассказывают, и последующее подтвердило это, что он уговорил его отказаться от службы Венеции и перейти на службу к нему.

Тогда папа Сикст приказал Вирджинио и Паоло Орсини незамедлительно снарядить совместно войско и выступить против протонотария Колонна, дабы взять его в плен в его же доме. Когда все названные отряды соединились с солдатами графа Джироламо Риарио на Монте Джордано, папа, в день 29 мая 1484 г., послал, ради своего оправдания, представителей к римским властям; он хотел оправдать себя в том, что он намерен был сделать, дать знать представителям римской власти, как все это произошло. При этом Сикст настоятельно заверял, что если названный проггонотарий явится к ногам его святейшества, он охотно готов простить его и в дальнейшем не чинить ему никакого насилия. Поэтому папа послал к нему своих представителей, и протонотарий обещал им, что он охотно и добровольно пойдет к папе. В силу этого среди ночи к протонотарию явились чиновники и доложили ему то, что им было поручено: во-первых, сказали они ему, его святейшество, наш повелитель, удивляется, для какой цели возведены им укрепления; во-вторых, его святейшество дарует ему гарантию безопасности, какую он только пожелает; протонотарий должен сдать названный замок и немедленно явиться к папе. С чиновниками было много других граждан. Протонотарий ответил – я при этом сам присутствовал – следующее: он просит чиновников передать папе его почтение и сказать, чтобы его святейшество не беспокоилось о тех мерах предосторожности, которые он принял; так как все, что он сделал, он сделал не для того, чтобы предпринять что-либо против святой церкви, но для защиты себя и своего дома; к этому его принудили следующие причины: во-первых, когда шло дело об уплате и возврате замка, то он, дабы скорее покончить с этим делом, два дня и две ночи пробыл во дворце камерленго и тогда же неоднократно просил его преосвященство кардинала, чтобы он испросил для него аудиенцию у его святейшества; но он так и не мог получить этой аудиенции. Тогда же камерленго, как бы оправдываясь и не желая быть предателем, сказал ему, протонотарию, чтобы он был осторожен, [72] так как некто из его врагов покушается на его жизнь. Во-вторых, продолжал протонотарий, он был к сему принужден тем, что заметил, как по ночам за ним шпионят. В-третьих, ради того, что были арестованы два его вассала. И теперь, сказал он, получил от них известие, что его выслеживают. Посему он просит названных чиновников, чтобы они испросили у его святейшества, нашего повелителя, для него прощение и передали ему, чтобы папа не удивлялся принятым им для собственной защиты мерам. А что касается замка, то он готов передать его, согласно условиям мирного договора, в том случае, если ему будет передано то, что определено в условиях, хотя после того, как эти условия были составлены и приняты и, казалось, все было приведено в надлежащий порядок, его святейшество несколько пунктов из названных условий вычеркнул или изменил. Когда его святейшество прислал к нему посредников, он ответил, что готов эти условия подписать. Что касается его личного появления перед его святейшеством, сказал протонотарий, то папа его властелин, и он не требует ни охраны, ни каких-либо других мер предосторожности. Он хочет явиться к папе, если то угодно его святейшеству, без всякой охраны. И если он совершил какую-либо оплошность, то он будет весьма доволен, если его святейшество наложит на него наказание. Но он настоятельно просит его святейшество не предавать его в руки Орсини и не давать им возможности преследовать его, так как они всегда были его врагами.

Такой ответ дал протонотарий чиновникам и народу. Только что он высказал это, как к нему подошел один из его приближенных и сказал ему: “Господин, как же мы должны поступить? Сюда прибыл один человек, сообщивший, что синьор Вирджинио и Паоло Орсини уже приняли меры и находятся недалеко от Санто Агостино, чтобы прибыть сюда и захватить нас”. Тогда римские чиновники направились к папе и через небольшой промежуток времени вернулись обратно и сообщили протонотарию, что он должен следовать за ними во дворец папы. Протонотарий сел на лошадь и последовал за ними. По дороге они встретили синьора Филиппо Савелли, который спросил у чиновников, что он хотел бы знать, под чьей защитой названный протонотарий идет во дворец. На это чиновники ответили, что он идет в полной безопасности под их защитой, но что касается обратного его возвращения, то они не могут обещать ему безопасности. Синьор Филиппе ответил им, чтобы они серьезно подумали, как доставить его обратно, так как в случае, если названный протонотарий потерпит какую-либо неприятность или совсем не вернется, то он лично отплатит им за это.

Когда протонотарий вместе с чиновниками ехал к папе по улицам, его встретило несколько вооруженных людей, находившихся у него на службе. В гневном возбуждении они заявили ему, чтобы он не смел дальше ехать, так как, если он [73] поедет дальше, ему будет конец и они останутся в нужде и бедствии. Они убеждены, если он поедет, то живым не вернется. И многие заявили при этом, что они охотнее сами зарубят его на месте, чем отдадут его врагам. С великой яростью они насильно отняли протонотария вместе с лошадью и отвели его обратно, а чиновникам дали ответ, дабы они с богом отправились на этот раз подальше. Таким образом названные чиновники снова прибыли к папе. Через некоторое время один из чиновников — Еванджелиста Риэнцо Мартини вместе с Валериано Франджипани явился к протонотарию и потребовал, чтобы он направился к папе; папа-де желает заключить мир, все ему прощает и хочет все дело привести в порядок.

Протонотарий снова сел на коня и доехал до баррикады, что возведена на площади; там его остановил некто, требуя, чтобы он дальше не ехал. Протонотарий извлек шпагу, имевшуюся при нем, и нанес атому человеку бескровный удар, так как не хотел его убивать. И воспользовавшись благоприятным моментом, дал своему коню шпоры, переправился через баррикаду и направился ко дворцу папы; чиновники следовали за ним. Когда он был перед домом, принадлежавшим некогда синьору Анджело ди Масо, выступило несколько оруженосцев и тотчас схватили — прежде всех один человек богатырского роста — лошадь за удила, поставили ее на дыбы и сказали протонотарию: “Господин, ты хочешь ехать в папский дворец и тем себя и нас привести к гибели? Мы не хотим, чтобы ты ехал туда! Скорее мы сами зарубим тебя здесь же на куски”.

Тогда прибыла еще другая толпа, которая захватила его и с великой яростью отвела домой. Названные чиновники, которые были прогнаны, вернулись обратно в папский дворец. Когда же протонотарий снова оказался в доме кардинала Колонна и увидел себя окруженным вооруженными людьми, он, со слезами на глазах, произнес следующие слова, как то передают некоторые очевидцы: “Я уверяю вас, что вы повинны в моей и вашей гибели, в том, что не хотите, чтобы я поехал в папский дворец”. Многие ему ответили: “Если ты отправишься туда, то обратно не вернешься”. Было приблизительно 21 час. Когда папе сообщили все обстоятельства дела и он увидел, что указанный протонотарий к нему не явился, он тотчас же приказал графу Джироламо, Вирджинио,. Паоло и другим выступить и каким угодно способом захватить протонотария, не считаясь с тем, если при этом произойдем народное возмущение или кто-либо будет убит или ранен. И, как рассказывал многим синьор Вирджинио Орсини, его святейшество сказал; еще более, а именно, что он передает кварталы Монти, Треви и Колонна на разграбление, безразлично, принадлежат ли они Орсини или Колонна. С названными отрядами выступило также несколько молодых [74] отважных римлян. Незамедлительно названные синьоры выступили, построили свои отряды в боевой порядок и двинулись со знаменем церкви через улицу Треви на улицу, выходящую на площадь перед домом протонотария. Они осадили Монте Кавалло ³² и замкнули его со всех сторон. Затем сообщили собравшимся там приверженцам дома Колонна папский указ: под страхом наказания, какое полагается за мятеж и оскорбление его святейшества, каждый должен покинуть это место и никто не смеет быть на стороне протонотария или оказывать ему помощь и поддержку. После такого извещения очень многие из граждан тотчас же оставили Колонна, так как увидели, что в этом деле церковь держит руку Орсини. Вдруг Паоло Орсини с некоторым числом всадников преодолел баррикады. Двое из них тотчас же были убиты, а лошадь Паоло была ранена, сделала несколько шагов и пала мертвой. После этого полетели стрелы и всякие снаряды из различных метательных орудий, много людей было ранено и много убито. На Монте Кавалло, при первой же стычке сражавшихся, с той и другой стороны пало семь человек. Отряды нападали, но со стороны Колонна велась искусная оборона.

Около 23 часа Колонна начали постепенно сдавать; такому количеству врагов, окруживших их со всех сторон, они не могли больше оказывать сопротивления, и порох бомбард больше уже им не помогал; они ста.чи отступать, от больших ворот дворца. Тотчас же ворвались туда враждебные толпы и разделились на две группы. Одна силою ворвалась во внутренний двор и рассеялась там, так что уже ни бомбарды, ни другие орудия не могли им сделать вреда. Был брошен огонь в одну из конюшен, затем в другую, сожгли все дотла. Вторая группа разрушила стены, ворвалась в сад и заняла середину двора. После этого вторглись в самый дворец, грабя и расхищая все, что там было. Протонотария нашли запертым в одной из комнат, сидящим на сундуке. Он был ранен в руку. Ему сказали, что он, как пленный, должен следовать за ними, на что – он ответил: “Убейте лучше меня здесь же на месте!” Тогда синьор Вирджинио сказал ему: “Сдайся только и ничего не бойся”. Протонотарий на это ответил: “Я готов”. И его увели.

Тогда же они нашли синьора Филиппе Савелли, захватили его, сняли с него панцирь, который он носил, поставили среди названных синьоров из дома Орсини и, предварительно обобрав его, сказали: “Говори: да здравствует дом Орсини!” На что он ответил: “Нет, не могу”. Тогда его, беззащитного, которого уже бояться было нечего, сильно ударили в лоб, отрубили ему руки, нанесли ему несколько ран в лицо и по всему телу и оставили лежать мертвым. Тогда же были убиты сын Ассукцио Скапуччио и Риччио да Санджемини и многие другие. Все имущество и добро кардинала Колонна [75] было разграблено: его золото, серебро, его духовные одеяния, его богатые ковры, его сундуки и весь его домашний скарб до кардинальской шляпы включительно. Протонотария, в сопровождении вооруженной свиты Вирджинио Орсини, в камзоле, на который потом накинули, черный плащ, вели к папе. Во время пути граф Джироламо Риарио говорил ему: “Ну, ну, пошевеливайся, изменник; когда придем, я тебя повешу на виселице!” Однако синьор Вирджинио замечал ему: “Синьор, прежде чем его повесить, вы повесите меня”. Граф Джироламо несколько раз извлекал шпагу, дабы поразить протонотария, но названный синьор Вирджинио каждый раз бросался между ними и не допускал, чтобы ему было причинено что-либо худое. Таким образом в воскресенье вечером его привели к папе, и он оставался там до двух часов ночи. Тогда-то начались разбои и грабежи, учинявшиеся церковными войсками и солдатами Орсини; на Монте Кавалло разграбили все находившиеся там дома, а также церкви Санто Сальваторе дельи Корнелли и Санто Сильвестро, похитив мощи, церковные принадлежности, богослужебные книги и прочие вещи. Между прочим напали также на дом Помпонио Лэто ³³ и отняли у него книги, вещи, а также платье. Помпонио, в короткой куртке и ботинках, с палкою в руке тотчас отправился жаловаться начальству. В понедельник после этого были разрушены дома многих синьоров.

Во вторник по Риму распространилась весть, что у римлян несколькими разбойниками украдены волы и лошади и уведены на Монте Компатри.

Передавали также, что Марино, одно из сильнейших укреплений Колонна, сдалось церкви, - вся местность за исключением крепости. Тогда во вторник отряды церкви, и рода Орсини выступили против Марино. От многих тогда потребовали доставить хлеб и вино на Капо де Бови, где проходили названные отряды. В тот же день отрубили голову синьору Джакомо (Якопо) де Конти из Монтефортино, уличив его в том, что он сражался на стороне протонотария. Схвачен он был вчера, в понедельник, у Санто Паоло в одежде крестьянина.

Были разграблены также дома тех граждан, о которых было известно, что в прежнее время они находились на стороне рода Колонна. 1 июня, в понедельник, были разграблены дома синьора Паоло Маттеи и синьора Лодовико, его дяди, и Паоло Орсини лично заявил Паоло Маттеи, чтобы он уплатил десять тысяч дукатов, потому что его сын был захвачен при взятии дворца Колонна. То же самое, как говорят, Паоло Орсини заявил Пьетро ди Теоло. Уверяют также, что на Стефано Маргани он наложил штраф в десять тысяч дукатов. Нужно принять во внимание, что в этом деле папа был обманут, так как синьор Паоло, налагая штраф, не думал карать за преступления, совершенные против святой церкви, [76] а мстил названным синьорам за то, что они были в добрых отношениях с домом делла Балле, с которым он враждовал. Многие граждане, которых тогда видели во дворце Колонна, были лишены своих должностей и званий. Прежде всех были отставлены от должности папского секретаря синьор Проспе-ро Боккаччио и синьор Паоло делла Балле от должности второго секретаря; каноник при церкви св. Петра Бартоломео да Чечильяно был лишен доходов. То же случилось со многими другими, имена которых я здесь не привожу.

В пятницу умерли многие из тех, которые были ранены в предшествовавшее воскресенье, при взятии замка Колонна. В тот же день господь свершил видимым образом одно из своих чудес: вице-камерленго и первый нотариус папской палаты синьор Доминико дельи Альбергати из Болоньи, в предпоследний день мая, выказал дикую жестокость против бедных жителей Монте-Кавалло, в своем неистовстве убивая, проливая кровь и грабя их дома без всякого различия. Тогда же он передал две церкви, находившиеся на Монте Кавалло, Санто Сальваторе и Санто Сильвестро своим солдатам на разграбление; они разграбили там чаши, кресты, богослужебные книги, одежды и все, что только могли найти. Так например, один из этой проклятой свиты вице-камерленго передал в качестве заклада одному кабатчику, державшему шинок в доме Маттуччио Джаннико, выломанную плиту алтаря, которая, как обычно, внутри содержала частицу мощей. Эта алтарная плита затем была пожертвована брату Пеллегрино из Санто Марчелло, который переслал ее в церковь при Понте Кваттро Капи, находившуюся под его покровительством. Можно было также видеть богослужебные книги и одеяния на мосту у Санто Чельсо, где они продавались по самой дешевой цене. Названный вице-камерленго, чрезмерно утомленный этой борьбой, отправился для отдыха в дом, тоже им разграбленный, - епископа Вентимильи. И там он выпил в один прием пять кружек вина с водой, кружек столь больших, что каждая могла вместить три обыкновенных кружки. А так как он за свою жестокость был проклинаем всеми женщинами и малыми детьми этого квартала, то господь внял их мольбе, и случилось так, что уже в пятницу он был во гробу. Некоторые говорят, что он умер от какой-то обычной болезни, другие же утверждают, что от воспаления горла. Как бы то ни было, но это было наказание господне, поразившее его внезапно.

В эту же пятницу, 4 июня, было заседание консистории, на котором кардиналы обратили внимание папы на дом кардинала Колонна, который был подожжен и из которого были выкрадены окна, железные решетки, балки, мраморные плиты и другие предметы. Кардинал Сиенский обратил также внимание папы на дом делла Балле, прося его, не угодно ли его святейшеству принять меры, дабы сей дом не был сравнен [77] с землей. Его святейшество охотно обещал принять меры. Таким образом консистория постановила не допускать дальнейшего разрушения дворца Колонны, а также и дома делла Балле. Тогда же папа приказал датарию ³⁴ изготовить и обнародовать буллу, гласившую, что под страхом отлучения от церкви никто не смеет названные дома грабить или разрушать.

Тремя часами позже, после обеда, папа Сикст послал за Джованни Франческо, начальником полиции, и приказал .ему немедленно отправиться в город, поджечь и разрушить названные дома, прежде всего дом Колонна, и дать разрешение каждому брать оттуда что угодно. Так был подожжен и полностью разрушен дом Колонна, а также разрушен до основания дом делла Балле. Когда вышеназванный кардинал Сиенский услышал об этом и увидел, что случилось обратное обещанию папы и постановлению консистории, то он, не дожидаясь дальнейших событий, покинул Рим и отправился в Внтербо. Таким образом названные два дворца были разрушены и сравнены с землей.

Заслуживающие доверия лица рассказывают, что папа лично уверял, что в руки его святейшества попало несколько писем, написанных собственноручно кардиналом Колонна и отправленных протонотарию, о которых названный протонотарий не имел никаких сведений, так как, прежде чем произошли вышеописанные события, посланный был на дороге схвачен. Эти письма имели следующий смысл и содержание: кардинал писал протонотарию, что его святейшеству стало известно, будто он затевает темные дела; чему он, кардинал, удивляется и просит его, чтобы он оставил эти глупые затеи. Буде же что-либо подобное он сотворит противу его воли, то пусть не надеется на него, кардинала; он в этом случае не окажет ему ни малейшей поддержки; так как его, кардинала, намерения – быть верным сыном и покорным слугой папы и святой церкви.

И хотя его святейшеству были известны, невинность, добрые отношения и верность названного кардинала, тем не менее он не воспрепятствовал тому, чтобы дворец кардинала был разграблен, сожжен и полностью разрушен.

Между тем церковные отряды начали отнимать у римлян скот, а синьор Паоло Орсини направлял награбленный скот в Ментану, бывшую одним из главных укреплений рода Орсини. В названную субботу он отнял несколько кобылиц и волов у Антонио Лено, но прежде чем синьор Паоло успел направить награбленный скот к себе в Ментану, названный Автонио собрал несколько человек, отнял награбленное обратно и при этом избил и ранил нескольких корсиканцев, сопровождавших награбленный скот. Эти корсиканцы служили у Паоло Орсини и сторожили его скот, который он воровал как у своих друзей, так и у своих врагов. [78]

И действительно, приверженцы церкви, именно сторонники Паоло Орсини, где бы они ни находились, причиняли величайший вред, крали хлеб на току, похищали ячмень и другие жизненные продукты. Равно также снимали хлеб на полях и свозили его в Рим на продажу; прогоняли жнецов, которых римляне высылали для сбора урожая, грабили их и посылали обратно домой с замечанием, что они могли бы лучше выполнять свою работу. Когда граждане в достаточной мере насмотрелись на это, они собрались в пятницу во дворце правителей на большой народный совет, на котором было прочитано письмо, присланное правителям кардиналом Колонна, в котором названный кардинал сообщал, что он возвращает нескольких волов, захваченных его людьми из Ардеа, являвшегося одним из поместий рода Колонна. Это было сделано в виде возмездия за то, что солдаты Паоло Орсини у него разграбили и захватили. Кардинал просил у названных правителей ходатайства перед его святейшеством, нашим господином, и графом Джироламо Риарио о милости, обещая быть всегда готовым исполнять все их приказы.

Итак, с одной стороны были возвращены волы, с другой – пленные; но награбленное Паоло Орсини добро не было возвращено. На названном собрании было также сделано предложение, что нужно принять меры против того неизмеримого вреда, против грабежей и разбоев, какие причиняют войска Паоло Орсини и церкви. Наконец было решено, что на следующее утро, в субботу, власти и народ совместно пойдут к папе и настоятельно будут его просить даровать синьорам Колонна и нам мир ввиду того, что ничего преступного не было совершено и что такая война ведет город к гибели, что подобная борьба приведет всю страну к полному разорению, так как уже и в предшествовавшие годы царил голод. Буде же папа не пожелает их выслушать и оказать им содействие в указанных делах, они обратятся к коллегии всех кардиналов. И так было решено.

В субботу утром собрались названные граждане идти к папе. Ждали только двух из правителей, именно Еванджелиста и Джулиана, и когда, после долгих разговоров, послали за ними, то не нашли их. При этом наткнулись на начальника квартальных префектов Валериане Франджипани, который собирался идти во дворец. Он рассказал им, что накануне он и указанные правители были у графа Джироламо и изложили ему все, что было постановлено на народном собрании. Но граф не хотел, чтобы они шли к папе просить о мире или перемирии. Тогда граждане решили идти для переговоров с графом. И, наконец, настояли все-таки на том, чтобы четверо из них вместе с названными правителями были вечером допущены к папе на аудиенцию. Ему было изложено все, что накануне было постановлено, и был получен от его святейшества ответ: он не желает ни мира, ни перемирия; [79] больше того, он имеет в виду отнять от рода Колонна все их владения в стране; он уже распорядился составить большие отряды и в ближайшее же время снарядить их и отобрать у Колонна все их замки. Что касается ущерба, нанесенного римлянам, то он примет меры, чтобы положить этому предел. Затем была принята следующая блестящая, прекрасная и глубокообдуманная мера: приказано было, чтобы все римляне, находившиеся в поле при войсках церкви или Паоло Орсини, вернулись в Рим, ибо шла молва, что они снимали хлеб и отсылали его в Рим своим родственникам.

Было также постановлено, что никто без особого разрешения не смеет, в каком бы то ни было количестве, ввозить зерновой хлеб в Рим; у похитителей же, которые наворованное зерно привезут в Рим, отбирать его и хранить в определенном месте в полном распоряжении графа.

Насколько пригодились принятые меры для устранения вышеописанных бедствий, об этом может судить каждый самостоятельно.

Однажды у некоего гражданина Паоло был украден хлеб с гумна; он горько жаловался находившимся тут же нескольким гражданам, и случаю угодно было, чтобы как раз в этот момент четыре вора с мулами, нагруженными зерном названного Паоло, проходили мимо. Паоло тотчас подбежал к ним, отнял мулов и зерно, троих из них захватил и отвел в Капитолий. После этого сенатор послал за четвертым, бежавшим и скрывшимся в доме кардинала де Конти. Однако кардинал не пожелал выдать его, уверяя, что вор уже сбежал. Тогда, граф Джироламо Риарио послал людей к сенатору с требованием выдать ему тех трех, которые находились под арестом, с указанием, что он сам, граф, этим делом займется и расследует его. Однако сенатор не захотел их выдать; более того, он поручил передать графу, что он, сенатор, поставлен для того, чтобы править суд, и он это дело хочет выполнять; да простит его граф. Но несколько дней спустя, несмотря на это, он выдал воров графу.

Почти в это время кардинал Санто Пьетро и Винколи имел во дворце папы продолжительное объяснение с графом Джироламо. Начало и продолжение его были такого рода: граф в присутствии папы сказал кардиналу, что он весьма нехорошо делает, скрывая в своем доме мятежников и врагов церкви. Сказал он это потому, что названный кардинал принял в свой дом тех синьоров, которые были во дворце кардинала? Колонна для защиты протонотария Колонна, когда упомянутый дворец взят был приступом. Кардинал Санто Пьетро в Винколи на это ответил: люди, которых он принял в свой дом, отнюдь не мятежники, но вернейшие сыны церкви. Граф же намерен изгнать их из Рима, предать церкви божий огню и полному опустошению; за свои злые деяния он понесет вину, если папа, присутствующий здесь, и все кардиналы будут [80] ввергнуты в пучину бедствий. На это граф сказал ему, что он и его самого, кардинала, изгонит из сей страны, а дом его предаст огню и разграблению, как он сделал это с дворцом кардинала Колонна. Тогда папа собрал еще большие отряды и привел в полную готовность большое количество орудий, дабы взять Марино и совершенно уничтожить род Колонна. Когда узнали об этом синьоры Колонна, они послали доверенных лиц к папе и кардиналам, смиренно прося их, чтобы они не уничтожали полностью их род. Если протонотарий действительно был виноват, то они вполне согласны с папой, наложившим на него наказание; ведь он уже находится, как пленник, во власти папы. Они готовы также передать в руки святейшей коллегии кардиналов замки Марино, Рокка ди Папа и Ардеа; святейшая коллегия может с ними делать что угодно и что ей вздумается; они же сами, заявили Колонна, будут в полной покорности. Папа ответил, что по этому делу он должен посоветоваться с графом Джироламо. И затем он и граф дали ответ; они думают, что едва ли удастся что-либо выиграть по-хорошему; он и граф хотят занять названные и другие владения Колонна силою оружия. И начались новые бедствия.

В эти же дни у, св. Петра произошли большие распри и большое волнение. Папа хотел провести в коллегию секретарей церковного суда одного человека, горбатого, уродливого, - чудовище, а не человека. Это был синьор Джанантонио да Парма, молодой, совершенно необразованный и разложившийся человек, притом весьма дурного поведения, как это впоследствии обнаружилось из его служебной деятельности. Об этом могли свидетельствовать и действительно свидетельствовали кардинал города Макона Филибер Гюгойне, епископ Феррарский и другие, кто имел дело с этим человеком.

Итак, секретари суда не хотели принимать этого человека-урода, так как, по принятому среди них обычаю, требовалось пройти испытание, чего Джанантонио не- сделал; между тем папа приказал принять его немедленно без всяких препятствий. Но они не хотели нарушать строго хранившиеся лми обычаи. Тогда папа созвал солдат, несших охрану дворца графа Джироламо и других мест, и приказал им отправиться к названным секретарям и арестовать их. Когда последние заметили, что над ними хотят совершить насилие, они заявили, что предварительно хотят переговорить с графом, и таким образом тайком покинули место, и каждый направился к себе домой, но не прямой дорогой, а через Трастевере, дабы не быть арестованным и брошенным в замок Ангела. Таким образом названный Джанантонио в этот день не был принят. А при этом надо знать, что, по принятому обычаю, Джанантонио, чтобы получить место, подарил графу двести пятьдесят дукатов и тысячу обещал дать папе. Теперь, не получив обещанной должности, он потребовал у графа вернуть [81] ему дукаты обратно. Однако тот не захотел их вернуть, заявив, что он просто получил их в подарок, без всяких условий.

Подобная же ссора произошла между секретарями папского кабинета и его телохранителями, с одной стороны, и графом, с другой. Граф приказал указанным секретарям кабинета, чтобы они немедленно уплатили тысячу дукатов, так как ему нужны деньги для ведения войны. Названные секретари объявили, что в запасе и на руках у них нет таких денег, и пусть его сиятельство граф соблаговолит им дать отсрочку на восемь дней для их приискания. Граф с великим возмущением на это тотчас же ответил: “Вы говорите, что не имеете денег и просите восьми дней отсрочки, но я знаю, что у вас есть деньги, поэтому платите на двести дукатов больше и внесите тысячу двести дукатов. И если вы будете еще возражать, то вам придется уплатить еще большую сумму”. И названным секретарям ничего не оставалось, как уплатить тысячу двести дукатов; то же случилось с телохранителями.

Папа наложил также на священников и церкви Рима и находящихся вне Рима десятину. Но это только называлось десятиной, на самом деле это было совершенно иное, чем десятина.

Граф назначил священникам и церквам таксу поборов по своему произволу и при этом думал только о том, как бы собрать денег побольше, а если это нужно было, то применить силу. Это называлось десятиной. Для взыскания налогов этой десятины в Риме был назначен синьор Ахилле Малескотти из Болоньи, епископ Червиа.

Нельзя умолчать о том, что граф Джироламо был снедаем столь горячей страстью видеть кровь немногих Колонна и дать им сражение при Марино, что он уже в воскресенье, 20 июня, задержал рабочих и ремесленников, дабы они предоставили, обоз для перевозки больших бомбард. Он был все время занят сбором всадников и солдат и их снаряжением; по этой же причине его сиятельстве никогда не покидал дома, в котором он жил, денно и нощно охраняемого сильнейшей охраной. Самое большое расстояние, которое он осмеливался пройти, это было до дворца папы, и тс под сильным конвоем и в величайшем страхе за свою жизнь.

Затем наш святейший во Христе отец и господин со своим клевретом графом Джироламо, по своему природному мягкосердечию, милосердию и справедливости, которые они всегда оказывали и продолжают оказывать по отношению к верным чадам святой церкви, обнаружили свой прекрасные душевные свойства также в том, что названного протонотарня Лоренцо Колонна, заключенного ими в замок Ангела, многократными и ужасными пытками замучили до того, что врачи, которых они сами позвали, заявили, что его уже невозможно спасти от смерти и что он скоро умрет. Как рассказывал врач-еврей, [82] которому было поручено его лечить, сначала обрезали двумя глубокими уколами мускулы на руках. Колени и ноги распухли, и были проколоты, так как во время пытки его подвешивали, привязывая к ногам железные плиты и другие тяжести, ранения причинили также испанские сапоги, которые были надеты на голени. Руки его были также переломлены во время пыток, так что, как говорят, никоим образом его спасти уже нельзя было. Если же он все-таки останется жить, то для него уже приготовлены были новые средства казни; также начат был процесс, и поручено сенатору и судьям подготовить его дело. Между тем 23 июня бомбарды и другие военные орудия, изготовленные по приказу самого названного великого первосвященника и снабженные его гербом, были приведены в готовность, дабы направить их против Марино. Когда-то, в другие времена, святые апостолы стремились привести народы к христианской вере и христианскому благочестию силою чудес, молитвы и знамения святого креста, а теперь покоряют их выстрелами бомбард и других военных орудий. В действительности же, перед тем, как отправить указанную артиллерию в путь, святейший отец наш Сикст, в навечерие праздника св. Иоанна, с подобающей торжественностью вышел благословить эти орудия на площадь, где была выставлена эта артиллерия. После того как он достаточно осмотрел ее и собственные гербы, которые он приказал поставить на орудиях, он произнес несколько слов, поднял очи к богу, воздел руки к небу, благословил названные бомбарды, сделав крестное знамение на них, произнес молитву богу, прося его и умоляя, дабы эти орудия, куда бы они ни были направлены, побеждали его врагов и врагов церкви, рассеивая их и обращая в бегство. Но так как молитва его была неправедная, то всемогущий бог не услышал ее и допустил случиться обратному. После сего папа отправился обратно к себе в великой радости, каковым его до сего никогда не видели во всю его жизнь, и в таковом радостном настроении он пребывал весь этот день и следующий. Тогда же он издал приказ по лагерю, что каждое лицо или каждый барон, который завладеет каким-либо замком или другим имуществом названных синьоров Колонна, может немедленно удержать его за собою как имущество и добро врагов церкви. Затем говорилось также, что он дает отпущение всех грехов тем, кто погибнет в этой борьбе.

27 июня Паоло Орсини захватил Монте Компатри. Произошло это следующим образом. Наш святейший отец Сикст не в порыве справедливости, но из-за любвеобилия и мягкосердечия предоставил коменданту и солдатам названного замка свободный пропуск с обещанием не нападать на них и с уверением, что со стороны церкви им не грозит никакая опасность. Папа поступил так потому, что господином этого замка был сын синьора Пьетро Антонио Колонна, родного брата [83] кардинала, малое, слабое дитя, еще в совершенно юном возрасте; этот мальчик ни в чем еще не мог провиниться, так как этот возраст еще не знает греха. И вот, когда гарнизон замка на основании папского письма и названного свободного пропуска считал себя в полной безопасности, Паоло Орсини выслал 150 пехотинцев к церкви Санто Сильвестро, находящейся в непосредственной близости от Монте Компатри. Обитатели и гарнизон Монте Компатри были весьма удивлены этим явлением и послали к Паоло Орсини, комиссару и некоторым офицерам церковного войска уполномоченного и через него показали им свободный пропуск и письмо папы. Кроме тоге они обратились к графу Джироламо, сообщив ему, что находятся в великом страхе. На это получился ответ: им нечего бояться, а если будет необходимо, то пусть вступят в бой с названным отрядом Орсини. Тогда же их заверили, что солдаты прибыли исключительно, чтобы достать в той местности хлеб и другое продовольствие. И так как после этого гарнизон Монте Компатри не принял никаких мер предосторожности, Паоло Орсини неожиданно явился туда и приказал солдатам вторгнуться в Монте Компатри, крича при этом: “Грабьте! Грабьте!” Таким образом названный отряд и Паоло Орсини вторглись в замок, найдя гарнизон в полной растерянности и неподготовленности, и разграбили часть замка. Затем, сомневаясь, сможет ли он овладеть другой частью, Паоло Орсини приказал солдатам занять прилегающую местность; так и случилось. В этой борьбе несколько человек было убито и ранено. Такое действие оказало папское гарантийное письмо.

Затем я узнал от одного заслуживающего доверия человека, что граф Джироламо в присутствии нескольких кардиналов и пред лицом папы произнес несколько запальчивых и угрожающих фраз против вице-канцлера, сказав ему прежде всего: “Я тебя сожгу в твоем собственном доме!” На этом основании вице-канцлер укрепился в своем дворце, приказав замуровать несколько входов и снабдив свой дом достаточным количеством оружия.

29 июня святейший во Христе отец и наш господин папа Сикст, признавая, насколько римские правители и префекты городских кварталов шли всегда навстречу его желаниям, решил и в будущем пользоваться еще большими их услугами. Названные чиновники ничего не делали, что могло бы принести хоть какую-нибудь пользу римскому народу; в их власти было внести какое-либо улучшение в вышеописанные злополучия, но они не хотели этого сделать. Во всех выше мною описанных делах на каждом из них лежит тягчайшая вина. И так как все три правителя были из партии Орсини, враждебной партии Колонна, то в названный день, 29 июня, папа, оказывая им милость и снисходя к их просьбам и желаниям, утвердил их в должностях на следующие три месяца. При этом наш святейший отец, обнародовав это [84] утверждение, заявил, что только тот, кто придерживается такого настроения, может быть его служителем; придерживающиеся же других убеждений, именно сторонники рода Колонна, за время его понтификата впредь не получат ни должностей, ни церковных привилегий. И он сделал так, чтобы это было проведено в жизнь. Никогда в Риме партийная вражда, ни между гвельфами и гибеллинами, ни между домами Орсини и Колонна, не принимала таких размеров как в настоящее время, хотя в былые времена и происходили большие распри и народные волнения. Теперь же святейший отец наш Сикст IV вновь разжег партийную вражду и довел ее до крайнего обострения и ожесточения, возвысив род Орсини, и в то же время всеми средствами, какие только ему были доступны, уничтожал дом Колонна.

В последний день июня, когда в Риме был праздник усекновения главы св. апостола Петра, которого обезглавил жесточайший мучитель Нерон, в этот день, приблизительно через полчаса по восходе солнца, три дня спустя по возвращении в Рим Вирджинио Орсини, его святейшество, отец наш, приказал в замке Ангела отрубить голову протонотарию Колонна. При этом присутствовали сенатор и уголовный судья. Когда ранним утром протонотарий был выведен из заключения, он обратился к стоявшим у решетчатых ворот солдатам и сказал им, что его жестоко пытали и что только под пытками он рассказал о таких делах, которых на самом деле не было. Затем, когда он находился внизу, во внутреннем дворе замка, сенатор и судья сели, как бы во время суда, созвали солдат замка Ангела и приказали читать приговор судебного следствия, которое было создано против протонотария. При этом не были соблюдены правила уголовного суда, так как все показания протонотария были выжаты от него пытками, как он сам в этом уверял, и не дали ему времени сказать что-либо в свою защиту. Когда приговор был прочитан, протонотарий, обращаясь к солдатам и другим присутствовавшим, сказал: “Я не хочу, чтобы из-за меня обвиняли кого-либо. Я говорю здесь с глубочайшей искренностью моей души, и да снидет душа моя в ад, если я теперь, готовясь расстаться с этой жизнью, скажу хотя бы одно слово лжи. И я прошу тебя, нотариуса, прочитавшего мне приговор, выслушать и призываю всех присутствующих в свидетели, полагаясь на их совесть, — пойдите в Рим и расскажите, что все, написанное против меня в приговоре, неправда и что все мои показания даны под жестокими пытками, Следы которых вы сами можете видеть на мне. Многое они сами внушили мне сказать и прежде всего то, что сказано мною о кардиналах и гражданах”. После этих слов один из надзирателей заявил: “Синьор, мы вынуждены связать тебе руки на спине”. На что протонотарий ответил: “Зачем это? Я сумею умереть, если на то есть воля его святейшества, нашего отца. Я молю господа и преблагословенную [85] деву Марию, да примут они мой дух”. И опираясь на руки, он опустился на помост, где уже лежали приготовленные плаха и топор. Тогда он попросил, чтобы его исповедали, и ему дано было отпущение грехов. После этого он сказал: “Попросите его святейшество, нашего господина, от моего имени”. Присутствовавшие спросили: “О чем просить?” Он ответил: “О спасении моей души”. И затем произнес: “Господи, в руки твои предаю дух мой”. И три раза провозгласил имя Иисуса Христа. При третьем разе, когда еще слово Иисус было на его губах, голова его отскочила от плеч. Затем тело его положили в деревянный гроб и снесли к Сайта Мариа Траспонтина. Они не хотели снести его к Санто Чельсо, так как хотели видеть, кто за ним придет. Так как никто не пришел, то они дали знать матери протонотария, чтобы она взяла его. Затем взяли его тело и с горящими факелами, в сопровождении монахов и многих священников перенесли к Санти Апостоли и предали его там погребению в часовне. Колонна, находящейся вблизи главного алтаря. До того как он был похоронен, можно было его видеть в деревянном гробу, поставленном там. Видны были раны от пыток, ноги совершенно распухли, и кожа висела на них клочьями. Пальцы на его руках были настолько вывихнуты, что их можно было без всякого труда сгибать в ту и другую сторону. На темени головы, там, где клирики носят тонзуру, имелась дыра. Трудно было видеть, но тем не менее получалось впечатление, что кожа головы отстала от черепа, как будто ее отцарапали железным ножом. На нем была куртка из грубого материала, прежнее его платье было из тонкого черного шелка. Затем они натянули на него также темные рейтузы, которые на ногах были разорваны, на голову ему надели плохо сидевшую огненнокрасную шапочку, которая была ему велика. Я думаю, что они сделали это в насмешку над ним. И я, Стефано Инфессура, описывающий это, видел его собственными глазами и собственными руками похоронил его, я и Просперо Чичильяно, который некогда был его вассалом. Из других, дружески расположенных к Колонна граждан, никого не было; я думаю, из страха;.

В то же утро, когда свершилась вышеописанная казнь, несколько человек из дома кардинала де Конти, слышавшие нечто о казни, не то по собственному желанию, не то, чтобы сделать приятное своему господину, или же по приказу кардинала (потому что до сих пор неизвестно, каково было его намерение), со слугами, топорами и железными орудиями отправились к дому названного протонотария и вырубили все деревья и виноградники, еще остававшиеся там. Сделано это было не то по причине радости, не то по причине скорби, испытанной домом де Конти по случаю казни протонотария.

В предпоследний день июля церковное войско выступило к Капранике, чтобы дело овладения всеми замками Колонна довести до конца. Рассказывают, что его святейшество, отец [86] наш, при этом приказал захватить владения дома Колонна, насколько только возможно скорее. Рассказывают также, будто он сказал, что если нехватает денег, то нужно занимать, хотя бы пришлось платить даже сто процентов. Сказал же он это, дабы удовлетворить свою ненасытную жажду крови рода Колонна. Все, чем только они владели, было ими потеряно не вследствие их слабости, но в силу превосходства врага в денежных средствах. Ведь Марино было потеряно ими не в открытой борьбе, а потому, что войско церкви подкупило его защитников. То же произошло с замком Каве, когда были подкуплены братья Савелли. Антонелло Савеллн было обещано 4000 дукатов ежегодно, очень хорошее жалованье и должности у лиги ³⁵; он соблазнился и отошел от названных синьоров Колонна. Каждый человек предпочитает собственное благополучие общему, и хотя Антонелло прекрасно знал, что он причина и виновник всех этих бедствий и что все, сделанное Колонна, было сделано в угоду и в помощь ему, однако он решил прежде всего позаботиться о себе и покинул названных синьоров, покинул в затруднительном положении, когда враги наступали на них.

Он не только заключил договоры с лицами, преданными церкви, и получил от них деньги, но уговорил также синьора Фабрицио и других синьоров в Каве, чтобы -они прекратили дальнейшее сопротивление и сдали Каве церкви. При этом он запугал их, сказав, что если Каве будет взято приступом, то очень много людей погибнет. И таким образом не силою оружия и железа и не вследствие трусости названных синьоров Колонка, но только путем денежного подкупа, который развращает каждого человека и растлевает лучшие намерения, граф и Вирджинио овладели Каве и перетянули на свою сторону Антонелло. Рассказывают, что все дело было задумано кардиналом Савелли, который, после того как сдался Каве и наступило перемирие, отбыл из Рима и направился в свои поместья в Кампанье.

Но огонь войны пылал по-прежнему в разных местах, где у Колонна были приверженцы, и церковное войско тоже переживало трудные дни. Между тем, граф Джироламо написал папе письмо следующего содержания: “Святейший отец! Дабы ваше святейшество имели известия о том, что происходит день изо дня в лагере вашего святейшества, мы повествуем, что произошло до сего дня: мы перетащили сюда бомбарды к все другие военные машины, за исключением больших бомбард, которые, в силу трудности перевоза их, мы не могли перевезти сюда. И тем не менее даже с названной артиллерией мы не надеемся завладеть Паллиано, ввиду исключительного положения этой местности. Кроме сего, наши противники весьма сильны и защищаются храбро и смело. Однако мы думаем, что прибытие сюда синьора Якопо (Джакомо) де Конти придало бы нашему делу больший успех, чем мы до сих пор имели. [87] Посему да озаботится ваше святейшество о том, дабы он прибыл в возможно кратчайший срок” и т. д. и т. д. Прочитав это письмо папа впал в большую печаль. Он надеялся покорить семью Колонна и изгнать ее из всех ее владений, как некогда Павел II изгнал Деифобо, сына графа Эверсо, и думал, что Колонна, как молодые и трусливые люди, при виде его войска разбегутся. Он не рассчитывал на! их мужество и на то, что в борьбе они обнаружат храбрость, ум и ловкость. Когда же папа увидел и осознал, что его намерение не может быть приведено в исполнение, он огорчился, впал в большую тоску и, как говорят, от этой печали заболел.

11 августа прибыли к Сиксту послы итальянских правительств в уверенности, что доставят его святейшеству радость сообщением, что по всей Италии заключен мир и что все власти между собой заключили договоры и объединились, но это сообщение привело его в великое изумление; он недоумевал, как могли заключить мир без него, поскольку он заявил, что для этого прежде всего требовалось его решение. И после того как он неоднократно расспрашивал послов и получал тот же ответ, что к прошлому нет возврата, он был глубоко опечален. Причина его печали, по всеобщему мнению, была следующая: его помыслы и стремления во всех предприятиях были всегда направлены к одной цели — предоставить во власть графа Джироламо какое-либо государство, страну или область. Это стремление проявлялось во всех его политических мероприятиях, прежде всего в войнах, которые он вел против Тоди (1474), Сполето (1474), Читта ди Кастелло (1474) и Флоренции (1478), затем в союзах, которые он заключал: прежде всего с королем Ферранте (1475), затем с Венецией против Ферранте (1480); затем с названным королем против Венеции (1482), и подобным же образом во “всех своих делах.

Теперь, при заключении мира, он рассчитывал получить нечто и для названного графа, имея на то основания, так как он заключил союз и выдал церковные деньги. Но когда Сикст IV обнаружил, что обманут и все его надежды рушились, и увидел, что выбросил церковные деньги напрасно и война ничего ему не дала, он впал в великую печаль. Прежние и настоящие тягостные разочарования довели его до горячки; он слег в постель, онемел и некоторое время находился в беспамятстве. Затем он снова пришел в себя, но у него вспухло горло и 12 августа, в четверг, в 5 часов ночи Сикст скончался.

В этот счастливейший день всемогущий господь проявил свою силу на земле, освободив христианский народ от руки такого безбожнейшего и несправедливейшего владыки, не знавшего страха божьего и не имевшего ни малейшей склонности к водительству христианским народом, ни сострадания и милосердия, но находившегося всецело во власти беса [88] нечестивой чувственности, жадности, страсти к роскоши и пустого тщеславия, не имея ничего другого за своей душой.

Этот папа, как всем известно и как то подтверждают факты, был любителем мальчиков и повинен в содомском грехе.

Ведь всем известно, что он делал для мальчиков,, услуживших ему в его опочивальне: он не только доставлял им подарки в несколько тысяч дукатов, но он осмеливался возводить их в кардинальское достоинство и одарять их бенефициями епископатов. А ради чего другого, как говорят, он возлюбил графа Джироламо и его родного брата францисканца Пьетро Риарио, впоследствии кардинала Санто Систо, как не из-за содомского греха? А что я должен сказать о сыне его цирюльника? Этот мальчик, не достигший еще двенадцати лет, был неотступно при папе Сиксте IV; он наградил его чудовищным богатством, щедрыми бенефициями и, как говорят, крупным епископатом. Затем, как рассказывают, он хотел, вопреки всем правилам и справедливости, возвестит этого мальчика в кардиналы; но бог не допустил совершиться такому деянию. Но я умалчиваю о дальнейшем, так как нет возможности передать все, что рассказывают о том, что беспрестанно видали здесь.

Этот папа был необычайно жаден. Ведь всем известно, что он никому и никогда не передавал бенефиций или должностей без того, чтобы ему не заплатили за них. Он делал это совершенно открыто и даже установил точную таксу, сколько должны были ему платиты за бенефицию в размере такого или такого-то дохода.

Между прочим должности распродавались, невзирая на нравственную жизнь получавших бенефиции, были ли таковые хорошего или дурного поведения, достойны или недостойны должности; образованы или не образованы. Бесчисленно продавал он также кардинальские и епископские звания, о чем считаю говорить здесь неуместным.

Этот папа, чтобы собрать еще больше денег, растрачиваемых им на ведение войн и на роскошную жизнь, придумал несколько новых, доселе неизвестных при римской курии должностей для продажи, назвав их турецкими именами, как-то: страдиоты, янычары, мамелюки. Последние как должностные лица исполняли какие-то обязанности при курии и извлекали из этого доходы.

Вне всякого сомнения, им надобно было извлечь столько доходов, чтобы покрыть издержки, сделанные ими для приобретения должностей.

Комментарии

31. В сражении при Отранто герцогом Калабрии были взяты у турок в плен янычары.

32. Монте Кавалло находилось в той части квартала Треви, где жили Колонна и где возвышался большой дворец Коломна, принадлежавший в то время кардиналу Джованки Колонна.

33. Помгюнио Лэто (1425—1497) — известный итальянский гуманист. Он основал литературно-ученый кружок, известный под именем Римской академии. Вскоре папские круги стали обвинять членов академии в безнравственности и безбожии; Пий II многих из них арестовал под предлогом, что они сеют кругом измену. Помпонио Лэто сначала благополучно бежал в Венецию, но был выдан Пию II, арестован и подвергся пыткам. Однако Сикст IV восстановил Римскую академию и выпустил на свободу арестованных членов ее, в том числе и Помпонио. Помпонио — автор ряда книг по римской истории, юриспруденции и грамматике.

34. Датарий — председатель датарии, т. е. канцелярии римской курии для решения дел о милостях (диспенсациях). Датария имела значение только подготовительной инстанции, решения ее подлежали санкции со стороны- папы. Нередко председатель датарии носит имя протодатарий, а его помощник — субдатарий.

35. Эта лига была организована папою для борьбы с Венецией, являвшейся крупным конкурентом Папской области в борьбе за гегемонию в центральной и северной Италии. Союзниками папы или членами антивенецианской лиги были Неаполь и Милан; при Сиксте IV дело шло о недопущении захвата Феррары со стороны Венеции.

Текст воспроизведен по изданию: Стефано Инфессура, Иоганн Бурхард. Дневники. Документы по истории папства XV-XVI вв. М. Государственное антирелигиозное издательство. 1939