Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ЗАПИСКА ГРЕЧЕСКОГО ТОПАРХА

(Документ о русско-византийских отношениях в конце X века)

Под таким названием в русской исторической литературе известен загадочный документ, вызвавший много споров и не переставший привлекать внимание специалистов по истории Киевской Руси и Византии и в настоящее время.

Он был найден в начале XIX в. Бенедиктом Газе во французской Королевской библиотеке в одном из рукописных византийских кодексов, содержащем письма святых. Этот кодекс Газе на основании палеографических данных отнес к концу X века. На его неиспользованных страницах Газе нашел черновые записки неизвестного автора. В них рассказывается о попытке переправы какого-то отряда, во главе которого стоял автор записок, через замерзающий Днепр, о войне этого отряда с “варварами” в области Климат или у города Климаты, о решении окружающего этот город населения признать над собой власть “царствующего к северу от Дуная” и о поездке, наконец, автора записок к северному повелителю для осуществления этого решения.

Почерк записок Газе признал несколько более поздним, чем почерк кодекса, в котором они помещены, т. е. относящимся к самому концу X или к началу XI века.

Вскоре источник был опубликован Газе в качестве приложения к 10-й главе X книги “Истории” Льва Диакона 1. Вместе с документом был издан его перевод с греческого на латинский язык, сделанный Газе, а также дано описание документа на латинском языке.

Издатель высказал твердое убеждение, что документ дошел до нас в своем первоначальном виде и написан участником событий, о которых в нем рассказывается.

Первый по порядку отрывок начинается с середины фразы, затем, не закончив рассказа об утомительном и опасном продвижении греческого отряда к городам черноморских колоний, обрывается.

Следующие два отрывка непосредственно примыкают друг к другу по содержанию. Написаны они той же рукой и так же, как первый, [115] испещрены помарками и исправлениями. От первого отрывка они отстоят на 40 листов. Между 1-м и 2-м отрывками отсутствует какая-то часть записок: между концом 1-го и началом 2-го отрывка нет последовательности ни по месту действий, ни во времени.

Газе первый высказал сомнение в том, что расположение отрывков в кодексе соответствует последовательности их по содержанию, т. е. готов был видеть в 1-м по порядку отрывке последний по содержанию.

Кодекс вскоре после опубликования исчез из библиотеки, и дальнейшая его судьба неизвестна. Так что до сих пор невозможно проверить палеографических выводов Газе.

Впервые русский вольный перевод документа был сделан Д. Поповым в 1820 г., опубликовавшим его в приложениях к своему переводу “Истории” Льва Диакона 2.

Впоследствии на русский язык документ переводился еще несколько раз. При этом каждый переводчик исходил уже из определенной концепции по всему документу в целом, так что в переводах есть существенные расхождения. Едва ли не лучшим переводом до настоящего времени остается перевод В. Г. Васильевского 3, концепция которого по документу в основном является наиболее признанной и в советской историографии.

В данной статье, являющейся главой из дипломной работы, используется наш перевод, при этом не оговаривается специально каждое расхождение с переводами Д. Попова, В. Г. Васильевского, Ф. Вестберга 4.

В начале 1951 г. при защите диссертации на тему: “Политические взаимоотношения Византии, Болгарии и Руси в 967-971 гг.” автором ее, П. О. Карышковским, была высказана относительно “Записки топарха” точка зрения, перекликающаяся со скептическими взглядами на нее Ю. Кулаковского 5, а именно, что в силу фрагментарности и специфичности “Записки” все выводы, сделанные на основании этого источника, будут “обязательны только для их авторов”.

Настоящая статья не ставит своей задачей разрешение всех вопросов, возникающих при изучении документа, что вообще едва ли возможно. Цель статьи - доказать, что документ этот, дошедший в оригинале, имеет непосредственное отношение к ранней истории нашей Родины, и изучение его может дать ценные сведения о характере русско-византийских отношений в конце X - начале XI в. 6.

В “Записке” имеются астрономические данные, которые позволяют определять время, когда происходили описываемые события.

Перед снежной бурей, застигнувшей отряд в селении Ворион, предводитель отряда наблюдал звездное небо. [“И как мне показалось по звездам] 7, - говорит он, - первая из звезд [согласно ее природе] уже совершала свой вечерний фазис, и сообразно с природой этой звезды [116] изменялось состояние воздуха [являясь по природе холодной и снежной], сейчас она называется Кронос. Ведь Кронос находился в началах Водолея, тогда как солнце проходило по зимнему (местоположению)” 8. Попытки сделать вычисления по этим данным делались неоднократно. В лучшем случае при этом получали ряд возможных периодических (через 30 лет) дат, соответственно периодам обращения Сатурна (Кроноса) по эклиптике 8a. М. Шангин впервые обратил внимание на то, что сообщение топарха о его астрономических наблюдениях сопровождается астрологическими соображениями, которые способствуют уяснению астрономических данных. Сделав большую работу по изучению “Catalogus codicum astrologicorum graecorum” - астрологических представлений средневековых греков, он использовал найденные им данные совершенно неверно: Шангин нашел 9, что греки считали созвездие Водолея состоящим из 30 долей (как теперь из 30°), что период обращения Сатурна (Кроноса) по эклиптике они считали равным 30, а не 29 годам 168 дням (10759,22 дня), как это известно теперь. М. Шангин нашел, что 25/IV-463 г. Сатурн был зафиксирован древними астрономами находящимся в 26-й доле Водолея. Исходя из этой даты, он, прибавляя по 30 лет, получил 913, 943, 973, 1003 годы. Беря 973 г. 25/IV, когда, по его мнению, Сатурн был снова в 26-й доле, он отбрасывает 26 месяцев, чтобы получить “начала” Водолея. И получает таким образом февраль 972 года - время войн Святослава с Цимисхием. Получив таким методом высчитанную дату, он безоговорочно связывает все события, описываемые в “Записке”, со Святославом и его войнами в Болгарии.

Однако вычисления, сделанные Шангиным, несостоятельны. Достаточно сказать, что по современным астрономическим данным в 971-973 годах Сатурн вообще не был близко к области Водолея. В этом можно убедиться самостоятельно, отправляясь при подсчетах от той же, сообщенной Шангиным по астрологическому кодексу даты - 25.IV.463 г., или отсчитывая “назад” от 1964 г., когда по расчетам астронома К. К. Яхонтова (институт им. П. К. Штернберга) Сатурн будет снова в начале Водолея в январе месяце 3. Но отсчитывать при этом “назад” во втором случае или прибавлять “вперед” в первом случае нужно не по 30 лет, а по 10759,22 дня или (грубее) по 29,46 года. И ни в 1-м, ни во 2-м случае мы не получим 970-971-972 годов как времени, когда Сатурн находится в области Водолея. Он будет в этом созвездии в 903-905 гг., 932-934, 961-963, 991-993, 1020-1023.

У Шангина, кроме всех других погрешностей вычисления, получалось, что так как греки считали период обращения Сатурна равным 30 годам, а не 10759,22 дня, Сатурн, действительно, замедлил свой ход по эклиптике на 197 дней в каждый период. Если бы топарх определял его местоположение по астрологическому кодексу своего времени, как думает М. А. Шангин, действительно, Сатурн мог быть им найден в Водолее, когда он был в созвездии Девы или Ориона. Но топарх в “Записке” говорит прямо о том, что наблюдал звездное небо непосредственно. [“И как мне показалось по звездам], - говорит он, - Кронос (Сатурн) находился в началах Водолея”. Из этого, а не из периода обращения Сатурна в представлении тогдашних астрономов и нужно исходить.

Астрологические данные помогают уточнить перевод выражения "(peri ... taV   arcaV ... udrocoou)". Под ai arcai можно понимать только “начала” или “области” (область) Водолея. Греки считали, что Сатурн [117] влияет на судьбу людей и на погоду более всего в то время, когда находится в “своих домах” - в созвездии Водолея и в созвездии Ориона. При этом считалось, что его влияние сильнее всего именно тогда, когда он находится в начале и в центре Водолея до 20°, но никак не в его последней трети и не на исходе из созвездия 10. Топарх немедленно приписывает ужасную бурю влиянию Сатурна, ссылаясь на то, что он был (peri ... taV  arcaV ... udrocoou) (в началах Водолея). Понимать это выражение “в области” Водолея при сообщенных выше астрологических правилах нельзя. “Область” - слишком неопределенное выражение для положения Сатурна, так как считалось, что он “влияет” именно в 1-й половине до 20°, а понятие “область” Водолея охватывает и остальные 10°, и самый конец Водолея, где он “влияет” очень мало или “gar nicht” 11. Следовательно, “начала” - единственно возможный перевод этого места. Это уже значительно уточняет данные для вычисления, если даже за “начала” Водолея принимать не 1/5 или 1/4 всего созвездия, а максимум 1/3 его, которую Сатурн проходит за 10 месяцев.

Следующим уточнением будет определение времени наблюдения. Топарх говорит, что буря разразилась “около самой полуночи”. Следовательно, по крайней мере, за 1,5-2 часа до полуночи небо было уже недоступно для наблюдения. Следовательно, топарх мог наблюдать звезды с 7 часов вечера до 10, в течение 3-х часов.

Сатурн, говорит топарх, “уже совершал свой вечерний фазис”. Слова эти нужно понимать только в том смысле, что Сатурн закатывался на западе, заходил за горизонт, когда его наблюдал топарх. Действительно, во второй половине декабря - первой половине января, когда происходило наблюдение, Сатурн в началах Водолея из района Приднепровья 12 можно было увидеть только на юго-западе, так как к 9-10 часам часть Водолея уже скрывается за горизонтом. Так что если топарх его видел в это время - с 15.XII по 15.I на западе, следовательно, наблюдение происходило в самом начале ночи, в 7-8 часов.

Итак, топарх наблюдал Сатурн в началах Водолея в 7-8 часов вечера из района Днепра (от его порогов до низовья). На основании всех астрономо-астрологических данных, сообщаемых топархом, и приведенных рассуждений по их уточнению, а именно - наблюдение производилось во второй половине декабря - первой половине января, когда солнце пробегало зимние знаки Зодиака (средние в созвездии Скорпиона), из района от устья Днепра до порогов, во время от 7 до 8 вечера, когда Сатурн был в началах Водолея (принимая “начала” за 1/3 всего созвездия), - астроном института им. Штернберга К. К. Яхонтов пришел к выводу, что подобное положение Сатурна при всей сумме этих данных возможно как наиболее вероятное - в январе 992 года. 962 г. и 1020 г. исключаются, так как при всех этих данных период повторного подобного положения Сатурна будет равен не 29,46 года, а 58,92 года, т. е. возможными вновь, но с меньшей долей точности, будут 932 и 1050 годы. Палеографические выводы Газе не позволяют принять эти годы, 992 г. остается как единственно возможный.

Несомненно, что автор “Записки”, стоявший во главе войсковой единицы и управлявший определенной областью в Причерноморье, - грек. В этом согласно большинство исследователей “Записки”.

В пользу этого говорит вооружение воинов топарха и его военная тактика. [118] Об этом же свидетельствует греческое византийское образование автора, хороший литературный язык, знакомство с классической греческой литературой 13 и - что более важно - с современной византийской литературой. Чисто литературное выражение “сделать добычей мисян” (thn Muswn leian .. JesJai) враждебную страну, т. е. разорить и опустошить ее, широко распространившееся в византийской литературе к X в., встречается и в “Записке”.

Несомненно южное происхождение автора “Записки” и воинов его отряда. Описание замерзания Днепра и поведение воинов при этом совершенно необъяснимо, если не признать, что они впервые увидели замерзание крупной реки.

В одном месте топарх прямо называет трудности зимнего пути, холод и снежную бурю “незнакомыми” 14 для себя и своих воинов.

Наконец, почерк автора “Записки”, манера письма, характерные для авторов Византии конца X - начала XI в. (по определению Газе), и кодекс, содержащий письма греческих святых, относятся к концу X века.

О том, что топарх - византийский чиновник, наместник одной из византийских колоний в северном Причерноморье, говорит также описание собрания “знатнейших”, созванное топархом в городе Климаты, которое должно было решить судьбу области топарха во время войны с превосходящими силами “варваров”. На собрании сначала говорил топарх, предложивший “знатнейшим” обратиться за помощью к какому-нибудь из деспотов (despotwn).

Ответ “знатнейших” и их решение противопоставляются советам топарха: “Они же или как (люди), никогда не пользующиеся царской милостью, так как не заботились о более цивилизованных правах, а домогались более всего самостоятельного управления, или потому, что были соседями царствующего к северу от Дуная, сильного многочисленным войском и гордого боевою силою, по отношению же к тамошним обычаям не отличались ничем своим собственным, постановили и помириться с ними (ekeinwn), и себя передать им. (Причем все сообща решили, что я все это и сделаю)”.

Ясно, что топарх в своем выступлении имел в виду интересы византийского императора, “милостями” которого не пользовалось подвластное топарху население, стремившееся к независимости от Византии. Топарх упрекает “знатнейших” в том, что они не заботятся о “более цивилизованных нравах”, т. е. византийских, что они не отличаются в обычаях от населения, подвластного “царствующему к северу от Дуная”. Это могущественный повелитель, способный обеспечить безопасность своим подданным от врагов, и зависимость от которого расценивается “знатнейшими” как более мягкая, чем зависимость от Византии. Глагол antipoiew (домогаться, оспаривать) как раз передает неприязненное и даже враждебное отношение населения, подвластного топарху, к византийскому владычеству над ним.

Чрезвычайно трудно поддаются локализации упоминаемые в “Записке” города Маврокастр (Maurokastron), к которому двигался зимой греческий отряд во главе с топархом, и Климаты (Klhmata) - место пребывания византийского топарха, город, с которым связаны важнейшие события, сообщаемые в “Записке”. Названия этих городов не требуют объяснения - они греческие. Стену города Климаты топарх называет “древней” (palaion) и говорит, что ее приходилось укреплять. [119] Следовательно, город был основан и обведен стеной задолго до X-XI вв.

После перехода через замерзший Днепр греки останавливаются в селении Ворион, “чтобы восстановить свои силы, так как мы,- говорит топарх,- торопились отправиться к Маврокастру”, т. е. греки принимают решение идти в Маврокастру не в Ворионе, а еще до перехода через Днепр. Ворион - этап на пути к Маврокастру, они останавливаются в нем, чтобы только приготовиться к продолжению пути на Маврокастр, под которым, в свою очередь, также можно понимать ближайший от Вориона этап на пути возвращающихся “к себе” (proV ta oikeia) греков. Одним из главных аргументов для построения своей концепции по “Записке топарха” для В. Г. Васильевского послужило обозначение на итальянских картах XIV века Маврокастра в низовьях Днестра, на месте позднейшего Аккермана 15.

Но оказывается, что Маврокастр на Днестре не единственный город с таким наименованием: географических названий, образованных от слова mauron немало на берегу Черного моря и в глубинах Малой Азии.

Скилица при описании войн Романа Диогена говорит о Маврокастре в феме Армениака 16, о Черной горе на юге полуострова Малой Азии 17, продолжатель Амартола называет Черную реку в Киликии 18. Не единичны известия о Черной реке у Херсона 19, Ипатьевская летопись под 1170 г. говорит о Черном лесе в примыкающих к Крыму районах. Очевидно, названия с этим корнем и название самого города Маврокастр были широко распространены, как например, русский Белгород, так что одного свидетельства о Маврокастре на Днестре (или Буге) недостаточно, чтобы связывать все события с этим районом, не считаясь с другими данными.

После перехода через Днепр греки сразу оказываются в селении Ворион, крупном населенном пункте, давшем приют греческому отряду на несколько дней. Население этого села топарх называет туземным (egcwrioV), он удивляется его гостеприимству, говоря, что они смотрели на него, “как на соотечественника”. Едва ли возможно подобное сравнение в случае, если бы это были греки какой-нибудь византийской колонии. Скорее топарх отмечает здесь, что не греки, туземцы, поступили с ним так, как если бы он был их соотечественником. Рассказывая о переходе через Днепр, топарх всюду называет его Данаприс (DanapriV). В статье “Что понимать под Борисфеном в IOSPE 1,24-х”, напечатанной в сборнике “Ольвия” 20, С. Жебелев на основании свидетельств многочисленных источников приходит к выводу, что под “Борисфеном” греки понимают только нижнее течение реки, более того, только Днепро-Бугский лиман, а не самое течение этой реки. Б. Граков, оценивая статью С. Жебелева, говорит, что автор доказал это совершенно 21.

То же самое можно сказать, очевидно, и о других реках Причерноморья. Греками были даны названия только известным им устьям рек: Танаис, Гипанис, Тирас, Пирет. Даже Истр, наиболее известная грекам река, носила это название только в своем нижнем течении 22, примерно до [120] впадения в нее реки Дравы 23, где Истр круто поворачивает к северу. Можно полагать поэтому, что название реки Данаприс, а не Борисфен у топарха не случайно. Кроме того, описание замерзания реки с несущимися по “рассвирепевшему” Днепру льдинами, которые громоздятся, “как горы”, совершенно не соответствует картине замерзания Днепра в низовьях, где он постепенно застывает ровной поверхностью. Едва ли это только риторика. Скорее прав П. Бурачков, живший долго в районе порогов и настаивающий на том, что переходили Днепр греки именно там 24.

У историков нет данных в пользу того, что греки жили так далеко вверх по Днепру. В договорах русских с греками греки оговаривают, что русские не могут жить круглый год только в устье Днепра, где занимались рыбными промыслами херсониты.

Ворион - крупное село, по дорогам, идущим через него, не прекращалось движение и зимой. Несомненно, занятие его населения - земледелие. Когда греки выступили из Вориона, в их обозе были волы.

Наконец, Константин Багрянородный указывает на переправу через Днепр именно в районе порогов 25. А греки делали попытку переправы, когда Днепр еще не замерз.

В первом отрывке, рассказывающем об этом трудном и опасном пути греческого отряда, идет речь о их “возвращении” (epanodoV) “к себе” (proV ta oikeia) к городу Маврокастру или, что более вероятно, к Климатам, лежащим далее Маврокастра.

Видеть в них возвращающихся от “царствующего к северу от Дуная” к Днестру крайне рискованно: переходить Днепр в этом случае им нет необходимости. Почти невероятно предположение, что греки идут из северного левобережья Днепра.

Во 2-м и 3-м отрывке те же греки во главе со своим топархом оказываются в древнем греческом городе Климаты, который был их постоянным местом пребывания и из которого топарх управлял вверенной ему областью. Если греки возвращаются из Киева, они могут двигаться только к Крыму или в самый Крым, где и находятся Климаты. Если же описание пути греков не имеет никакого отношения к поездке топарха осенью к “царствующему к северу от Дуная”, о чем рассказывается в 3-м отрывке, то возможно только предположение, что греки возвращаются из Крыма сушей в пределы самой Византии. Но совершенно непонятно, зачем они делают в столь трудных условиях суровой зимы огромный обход в несколько сот километров к порогам, тогда как устье Днепра было издревле освоено греками-херсонитами 26.

Наиболее вероятно возвращение греков из Правобережья, где они были “не у себя”, в Крым “к себе”. В. Г. Васильевский при толковании “Записки”, как документа о русско-византийских отношениях во время войн Цимисхия со Святославом, выражение “царствующий надо всем северным от Дуная” (basileuwn kata ta boreiu tou Istrou) понимал как “царствующий на северных берегах Дуная”, т. е. непосредственно на самой реке. Такая точка зрения нам не кажется совершенной.

Издревле греки считали все, лежащее за Истром (нижнее течение Дуная), находящимся по отношению к ним “на севере”, независимо от [121] того, прямо на север, на северо-восток или даже на восток лежат эти области “за Истром”.

Евстафий, епископ Фессалоникийский (1170-1175), комментируя географа Дионисия, говорит, что готы и сарматы живут к северу от Истра (proV boran tou Istrou).

“К северу от Истра, - говорит он, - живут следующие племена: германцы, саматы, т. е. сарматы, геты, вастарны, неизмеримая земля дасков, аланы, тавры или росы, живущие около Ахиллова Бега, меланхлены, геппимолги, невры, ипподы или по некоторым хазары, гелоны и агафирсы” 27.

Прокопий Кесарийский в произведении “О готской войне” пишет, что анты и славяне “широко заселили страну другого берега Истра” 28. Он же говорит об эрулах, живущих “за рекой Истром” 29, и о племени варнов, которые “поселились за рекой Истром”, “вплоть до северного склона реки Рейна” 30.

Константин Багрянородный в 42-й главе “De administrando imperio” говорит о печенегах, как о живущих “по ту сторону Дуная, против города Силистрия до самого Саркела”. В главе 13-й он называет русских, хазар и других “скифскими и северными народами” 31.

При такой неопределенности обозначения греками “северного от Истра”, ставшего литературным трафаретом, видеть под этим выражением земли, расположенные только непосредственно по северному берегу Дуная, было бы опрометчиво.

Говоря о начале войны с “варварами”, топарх написал, а потом вычеркнул начатую фразу: “kai dia touto kai ta boreia tou Istrou”. Если понимать под kai-kai соединительный союз “и-и; как-так”, то перевод этого отрывка будет следующим: “и через это и все северное от Истра...”. Если здесь не соединительный союз, что более естественно, так как предлог dia не повторяется после второй части союза (kai), тогда перевод будет: “И поэтому все северное от Истра...”. Затем топарх говорит о своем отступлении перед “варварами”, превосходящими греков силой. И при первом и при втором переводе фразу эту можно закончить, как угодно.

Так что и эта вставка, которой столь большое значение придавал В. Г. Васильевский, не может быть основанием для категорических утверждений, что события, описываемые в “Записке”, развертывались на Дунае или вблизи от него. Мы в свою очередь также не считаем возможным с точностью определить, в какой из черноморских колоний происходят события, описанные в “Записке”.

Известно, с какой строгостью греки именовали того или иного государя других стран. До крещения Владимира и женитьбы его на Анне, представительнице императорской византийской фамилии, титулом basileuV не называли ни одного из русских князей. Хотя в данном случае употреблено не существительное basileuV, а причастие basileuwn, особый смысл этого слова сохранится.

Этот северный повелитель, “сильный многочисленным войском и гордый боевою силой”, царствует над оседлым населением, родственным или очень близким по образу жизни населению, подвластному Византии [122] и живущему в Причерноморье. Под “царствующим к северу от Дуная” можно понимать только Венгерского короля или русского князя. Но население, подвластное Византии на берегах Черного моря, не могло иметь общие нравы с венграми. По крайней мере неизвестно, чтобы какой-нибудь оседлый народ в прибрежных областях Черного моря, подвластный Византии, был близок венграм. Если это были хазары, то они не могли быть соседями с венграми, а топарх говорит, что “знатнейшие” имели соседом “царствующего к северу от Дуная”, тогда как славяне жили и по западному и северо-западному побережью Черного моря, по побережью Азовского (особенно - по его северо-восточной части), в Тмутаракани. В языческих нравах, воспринятых от окружающего славянского мира, упрекают византийские авторы 32 греков крымских колоний.

Остается русский князь - и именно Владимир. Это подтверждает и установленная выше по астрономическим данным хронология событий.

2-й и 3-й отрывки “Записки” рассказывают о войне греков с “варварами”, опустошавшими соседние области, а потом вторгшимися в область топарха. Автор рассказывает об этом так: “...сначала, - говорит он, - ... мы решили воевать с варварами”. При этом любопытна мотивировка этого решения у топарха. Он говорит, что решили воевать потому, что “варвары грабили всех подряд и убивали”. “Ведь им было чуждо, - говорит топарх, - какое-либо чувство пощады к самым близким, и без какого-либо рассуждения или справедливого решения они постановили не прекращать убийств и стремились во зло и ущерб (себе) сделать землю их [нашу] 33 пресловутой добычей мисян”. При этом “варвары” расправляются с подвластным и близким им населением, обвиняя его в нарушении клятвы. Они не слушают оправданий и жалоб этих “подданных” на своих правителей (hgemonoi), как на виновников происшествия, повлекшего за собой расправу над ними.

Знаменательно, что топарх при этом путает землю “их” - “варваров”, где жили, подданные, которых они “терроризуют”, со “своей” землей. “Если нужно рассказать правду, - говорит топарх, - боясь, чтобы не оказаться уничтоженными ими раньше, мы отступили (apesthmen)”.

Наконец, эта “погибель”, по выражению топарха, достигла и его области. “Я же подозревал это и раньше, - сознается топарх, - и приложил много забот, чтобы когда-нибудь несчастье это не обрушилось внезапно и не постигло нас, застав у нас все неподготовленным”. Итак, топарх и его отряд были сначала в земле подданных “варваров”, и после того, как “варвары” стали опустошать свою землю, обвинив ее население в нарушении клятвы, отступают к своей области, боясь, что “варвары” уничтожат и их. Они решают воевать с “варварами”, подозревая, что те скоро нападут на них, и спешно готовятся к обороне.

Все это - мотивировка решения топарха воевать с “варварами”, отступление греков, замечание топарха “если нужно рассказать правду”, название земли подданных этих “варваров” вначале “своей”, а не “их” землей, подготовка к обороне при одном “подозрении”, что “варвары” могут напасть и на его область, - дает основание предполагать, что топарх со своим отрядом вторгся в соседние с его областью земли, населенные подданными “варваров” и вошел в какое-то соглашение с правителями этих подданных. Когда “варвары” явились, чтобы привести к “покорности” своих подданных, топарх отступает в свою область, не без [123] основания боясь, что будет ими уничтожен, да и сил у него немного, и спешно готовится к нападению “варваров” на его область, так как знает, что варвары чего-то не простят ему.

“Когда же опасность явно приблизилась и была всеми ясно осознана, потому что отныне она угрожала нашей жизни, тогда-то я отразил ее как мог более мудро, хотя при этом рисковал почти до крайности”. Какие “мудрые” меры были приняты топархом, нам неизвестно. И в последующем топарх не говорит об этом. Но, очевидно, меры эти не понравились “варварам”, так как топарх говорит, что “с этого времени и возникла без объявления между нами и варварами война, во время которой они еще не вступили в бой с нами (да и я возвещал тысячи раз о мире), но и без стычек, с другой стороны, друг с другом дело не обходилось”. Мир был нарушен. Вначале топарх не был во враждебных отношениях с “варварами” и теперь, чувствуя свою слабость, хочет восстановления мирных отношений, в нарушении которых, несомненно, он был повинен; он давно “подозревал”, что по каким-то причинам варвары нападут и на его область.

Но топарх отступил, однако, еще не в свою область - Климаты. В конце записок он прямо говорит, что только область “Klhmata” была его областью. Интересно при этом следующее: говоря о своей области, топарх называет ее только harch, говоря же о владениях “царствующего к северу от Дуная” и о земле как таковой, он называет ее только h gh.

Раз он оговаривается, назвав сначала земли подданных “варваров” “своей землей” (h gh), но исправляет “ошибку”.

Затем еще до решения уйти в свою область Климаты топарх говорит о столкновении с “варварами” у одного из разрушенных городов, который отряд топарха сделал своим “местом поселения”. И здесь он снова “оговаривается”: “варвары, снарядившись достаточным войском, ворвались в нашу землю” (eiV thn gn hmwn). Кроме этого случая, топарх нигде не пытается назвать h gh своей землей. Может быть, попытка топарха действовать в этом направлении и привела к столкновению с “варварами”.

Видя, что ему здесь, в земле “их”, которую он пытался сделать “своей”, долго не продержаться, топарх решает снова поселиться в Климатах, которые, очевидно, были недалеко, так что переход туда мог быть совершен без особого риска. Отступив в Климаты, топарх строит “с большой поспешностью” крепость около них (par authn) с тем, чтобы из нее заселить и весь остальной город. Климатами топарх называет и область и город, около которого он строит крепость, т. е. главный город области. “В то же время, - говорит он в 3-й раз об этом, - война началась”.

Воинов у топарха было более 400. Он отбивает первый приступ варваров, которые отступили, “потеряв многих из своих”. Затем у топарха зачеркнута важная фраза, оставшаяся недописанной: “Боясь, чтобы они в другой раз с большими силами не при(шли)” DeiaV dh mh esauJiV teleioni dunamei aji ... Чувствуя, что с его силами не продержаться долго, он отправляет вестников к вверенному ему населению (proV de touV hmin prosecontaV) и призывает “знатнейших” к себе для совета. О совете и его результатах уже было сказано выше. Непосредственно вслед за описанием причин решения “знатнейших” топарх говорит: “И я отправился, чтобы наше положение было спасено, и был принят в высшей степени гостеприимно. И он, когда я насколько возможно, в более кратких словах, я рассказал ему обо всем, - и он обдумал прежде всего дело более важное и отдал мне охотно снова всю область Климат (thn twn Klhmatwn archn auJuV asmenwV pasan edoto), прибавил целую [124] сатрапию и подарил в своей земле” (pen te gh th autou) достаточные ежегодные доходы (prosodouV epeteiouV ikanaV). Ф. И. Успенский говорит, что слишком необычно, чтобы византийский чиновник, да еще военный, пошел на прямое предательство, согласившись признать над врученной ему областью суверенитет “царствующего к северу от Дуная” 34. Для того чтобы решить этот вопрос, нужно рассмотреть те конкретные отношения, которыми были связаны причерноморские колонии Византии с нею, как относилось население этих колоний к своей метрополии и к населению “царствующего к северу от Дуная”, и те конкретные обстоятельства, в каких оказался топарх.

В распоряжении историков есть свидетельства, восходящие к VII веку, которые говорят о том, что крымские колонии (а тем более какие-либо другие колонии Византии в устье Днестра или Днепра) стремились к независимости от империи.

Папа Мартин I в середине VII века писал даже о жителях Херсона, главного города крымских колоний, не говоря уже о других “Климатах” Крыма, что “Обитатели этой страны (Херсона. - Г. Л.) все язычники и языческие нравы приобрели те, которые известны как жители здешнего города” 35.

Юстиниан II в начале VIII века снаряжал флот для экспедиции против херсонитов, чтобы “уничтожить всех жителей в тамошних городах (от Херсона до Боспора и прочих Климатов)” 36 за то, что они восставали против империи и на угрозы Юстиниана II обратились за помощью против него к хазарам.

При Феофиле (829-842) Херсон был лишен самоуправления, и туда был направлен византийский стратиг, которому отныне должна была быть подчинена вся городская администрация, так как иначе, как докладывал Петрона, императору не сохранить своей власти над Херсоном. “Если ты хочешь, - говорил Петрона Феофилу, - подлинно владеть городом Херсоном и его областью и не выпускать их из-под своей руки, то назначь туда собственного стратега и не доверяй их первенствующим и начальникам”. И Феофил назначает Петрону стратигом Херсона, “повелев тогдашнему первенствующему и всем прочим подчиниться ему. С той поры, - заключает Константин Багрянородный, - и до сего дня принято назначать отсюда стратегов в Херсон” 37.

В 891 г. при Льве VI (886-912), по сообщению Продолжателя Феофана, херсониты убивают своего стратега Симеона 38.

Константин Багрянородный в инструкции Роману, уже цитировавшейся выше, говорит о мерах, которые нужно принять, если херсониты вздумают восстать 39, т. е. херсониты всегда к этому готовы, поэтому необходимо иметь в виду немедленное принятие определенных мер против них.

Известно, что и Владимир взял Херсон благодаря тому, что ему был дан совет из осажденного города, как заставить его жителей сдаться 40.

Летопись под 1066 г. сообщает: когда Ростислав Тмутараканский достиг серьезных успехов и усилился, “сего же убоявшеся грьци, [125] послаша с лестью катопана в Тмутаракань”. “Котопанъ” отравляет князя и “пришедъ Корсуню повъдаше, яко в сии день умреть Ростиславъ, яко же и бысть. Сего же котапана побита каменъмъ корсуньстии людье” 41.

Все приведенные выше факты достаточно ярко свидетельствуют об отношении греков византийских черноморских колоний к империи к русским, с которыми они находились в длительных культурно-экономических связях. Знаменательно в последнем сообщении летописи то, что когда “греки” подослали к Ростиславу со злым умыслом “котопана”, его избивают камнями “люди корсунские”, т. е. отравляют власти, а симпатии простого населения Херсона на стороне предательски убитого Ростислава.

Согласно Константину Багрянородному, стратиги фем получали свое жалованье с населения своей фемы, а не от центрального правительства. При этом стратиг Херсонской фемы, очевидно, не обладал крупными силами, потому что Константин предписывает ему в случае восстания херсонитов не пытаться подавлять его, а “выехать из Херсона, удалиться в другое место и оставаться там” 42. Все это не могло не заставлять стратига Херсона, не говоря уже о топархе какой-то небольшой области (если только здесь эти лица не совпадают), вести себя очень сдержанно с подвластным ему населением, от добрых отношений с которым зависит получение им своего жалованья и сама его безопасность. К этому в нашем случае прибавляется еще опасность от “варваров”, слабых сил топарха против которых недостаточно. А поскольку все это совершается вскоре после пребывания в Херсоне Владимира, вступившего в брак с греческой царевной Анной и взявшего с собой корсунских попов для службы в церкви Киева 43, то и сам топарх не считал, очевидно, предосудительным, сохраняя свою номинальную власть над областью, признать в какой-то мере зависимость от киевского князя. Вероятно, в Крыму начальники отдельных областей, пограничных и удаленных, были довольно самостоятельными и почти независимыми от империи в период VI-XIII вв.

Владимир, вернувший грекам обратно “за вено, царицъ деля” 44 Херсон, очевидно, не отдал других областей Крыма или имел где-то близко от крымских колоний земли, подвластные издавна киевским князьям, так как он присоединяет к области топарха еще “целую сатрапию” (olhn satrapeian) и определяет в его пользу довольно значительные доходы в своей земле.

Чрезвычайная краткость топарха в “Записке”, именно в ее последней части, дает повод полагать, что автор не хотел бы говорить подробно о своей поездке к “царствующему к северу от Дуная”. Принимая во внимание эту краткость и то, что топарх буквально ни словом не обмолвился о том, как далек был путь до “северного повелителя”, было бы слишком рискованно заключать, что он находился очень недалеко.

“Знатнейшие” на собрании решают самый насущный вопрос, как избегнуть опасности от “варваров”, им угрожающей. Следовательно, их решение “заключить мир” с “царствующим к северу” должно было избавить их от этой опасности. Топарх же, говоря о результатах поездки, ни словом не обмолвился о какой-либо военной помощи, оказанной их [126] новым покровителем в борьбе против “варваров”. Как будто поездка топарха и ее результаты уже предполагают, что населению, подвластному топарху, никакая опасность более не угрожает, что “дела” их “спасены”, а только затем, чтобы они “были спасены”, и ездил топарх к “царствующему к северу от Дуная”.

Следовательно, “царствующий к северу” обладал какою-то властью над “варварами”, угрожавшими области топарха, если сразу с поездкой топарха опасность оказалась устраненной. В пользу того, что под “варварами” следует понимать подданных северного повелителя, говорят следующие данные: топарх говорит, что “варвары” до того, как они дошли до области топарха, опустошили все соседние земли, населенные подданными этих “варваров”. В то же время жители окружавших город Климаты районов оказываются соседями “царствующего к северу” и последний присоединяет к области топарха целую сатрапию, конечно, из принадлежащей ему земли. Невозможно представить, чтобы “доходы в своей земле”, определяемые “царствующим” в пользу топарха, последний получал где-то под Киевом, а не из ближайшей к области топарха земли “царствующего к северу”. Ф. И. Успенский 45 считает, что описание “варваров” топархом слишком общо, чтобы определить их достоверно, однако вскоре после этого заключает, что это - только печенеги. Несмотря на известный литературный трафарет в описании “варваров”, все-таки некоторые сведения, сообщенные о них топархом, позволяют значительно сузить круг тех племен, которых можно понимать под нашими “варварами”. Он говорит о их “прежней беспристрастности и справедливости”, о том, что они ранее “воздвигли величайшее и города и народы добровольно присоединились к ним”.

“Теперь же, напротив, - говорит топарх, - появилась у них несправедливость и неумеренность по отношению к подданным, они решили обратить в рабство и уничтожить подвластные им города, вместо того, чтобы заботиться о них и с пользой управлять ими”. Уже одно это описание совершенно исключает печенегов или каких-либо других кочевников. Против того, что это кочевники, говорит также род войск “варваров”. “Варвары, снарядившись достаточным войском, - говорит топарх, - ворвались в нашу землю как конницей, так вместе и пешим войском”. Утром на другой день, после неудачного приступа “варваров” на крепость греков, топарх выводит своих воинов, чтобы сразиться с ними, при этом делит свои силы на две части так, чтобы против пеших войск неприятеля сражались греческие стрелки, а против конных - конное войско греков. Пешее войско было совершенно несвойственно печенегам, совершавшим быстрые опустошительные набеги конной ордой. Д. А. Хвольсон, изучавший мусульманских авторов, говорит, что о существовании пехоты у хазар также нет ни одного свидетельства 46. Во всяком случае, “варварами” могли быть только русские или хазары, если признать, что у хазар могли быть наемные войска. Но против предположения, что под “варварами” скрываются хазары говорит и то, что последние никогда не могли оправиться после разгрома их Святославом и едва ли двинулись бы в поход с Волги в столь отдаленную экспедицию, да еще с пешим войском, чтобы подчинить снова своих бывших подданных, нарушивших клятву.

О том, что “варвары” - не кочевники, говорит также то, что топарх называет “варваров” близкими их “подданным”. А эти подданные – [127] оседлое население. Топарх товорит, что было разорено около 500 деревень и “лишено жителей” до 10 городов. Это и приведенные выше данные заставляют склониться к признанию под “варварами” только русских.

Таким образом, наиболее вероятными выводами, вытекающими из источника, являются: автор записки - топарх и его воины - византийские греки, подданные империи, которым вверена какая-то часть византийских колоний в Причерноморье. Колонии населены как греками, так и негреческим туземным населением.

Время происходящих событий - или лето-осень 992 г., или лето-осень 991 г. (в зависимости от того, открывает собой “Записку” первый отрывок, или заключает ее).

“Царствующий к северу от Дуная” - русский князь Владимир.

Население греческих колоний и их округи стремится к независимости от Византии и к объединению, вопреки Византии, с политической системой русского государства, население которого издавна находилось в культурно-экономическом общении с населением северных берегов Черного моря.

Комментарии

1. Leonis Diaconi Coloensis Historiae, libri X, cap. 10, e recensione C. B. Hasii. Corpus scriptorum historiae Byzantinae. Bonnae, 1828, p. 496 sqq.

2. “История” Льва Диакона Калойского, изд. и перев. Д. Попов, СПб., 1820.

3. В. Г. Васильевский. Записка греческого топарха. Труды, т. II, ч. 1, СПб., 1909.

4. Ф. Вестберг. Записка готского топарха. Записки АН, 8 серия, историко-филолог. отд., т. 5, № 2, 1901. См. также: Ф. Вестберг. Записка готского топарха. “Византийский временник”, т. XV, вып. 1, 1909; “Византийский временник”, т. XV, вып. 2-3, СПб., 1910.

5. Ю. Кулаковский. Записка готского топарха. ЖМНП, 1902, апрель.

6. К сожалению, мы не имели возможности уделить в данной статье место рассмотрению работы М. В. Левченко “Ценный источник по вопросу русско-византийских отношений в X веке” (Виз. врем. IV, М., 1951), выводы которой нам не представляются достаточно убедительными.

7. Мы не даем ссылок на страницы “Записки” всякий раз, когда ее цитируем, так как полный текст ее перевода приложен к статье.

8. Слова в квадратных скобках, по описанию источника, сделанному Газе, вычеркнуты из текста самим автором.

9. М. Шангин. Записка греческого топарха. “Историч. записки” № 9, 1941, стр. 122.

10. Handbuch der Astrologie von Ernst Mayer, Berlin, 1919, S. 11.

11. Там же.

12. Топарх говорит, что он производил свое наблюдение перед бурей в селении Ворион, где они остановились сразу после перехода через Днепр.

13. K. Krumbacher. Geschichte der byzantinischen Litteratur. Muenchen, 1897, S. 268—269.

14. Буквально “несродными” - такими, в знакомстве с которыми не был воспитан.

15. В. Г. Васильевский. Записка греческого топарха. Труды, т. II, ч. II, СПб., 1909, стр. 193.

16. Cedrenus - Scylitza. Compendium historiarum – Excerpta..., II, Bonnae, 1839. p. 365.

17. Там же, р. 677.

18. Продолжатель Амартола. “Договоры русских с греками”, т. II, 1912, стр. 82.

19. Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи, М. - Л., 1950, стр. 19; Житие Стефана Сурожского, В. Г. Васильевский. Труды, т. III, стр. 97.

20. “Ольвия”, т. I. АН Укр. ССР, Киев, 1940.

21. Б. Граков. Ольвия. ВДИ. № 1. 1946. стр. 161.

22. “Реальный словарь классических древностей по Любкеру”, вып. I, СПб., 1884, стр. 371.

23. Карты к учебнику Н. Л. Машкина “История древнего Рима”, 1947 г.

24. П. Бурачков. О записке готского топарха. ЖМНП, ч. 192, СПб., 1877, стр. 242.

25. Константин Багрянородный. Об управлении государством. Известия ГАИМК, вып. 91, 1934, стр. 9.

26. Повесть временных лет по Лаврентьевской летописи, стр. 37. Constanlinus Porphyrogenitus. De administrando imperio. Bonnae, 1840, p. 180.

27. Известия древних писателей о Скифии и Кавказе, изд. В. В. Латышев, СПб., 1820, стр. 194.

28. Procopius ex recensione Guilielmi Dindorfii. Bonnae. vol II Impensis ed. Weberi “De bello Gothico”, 1883, lib. III (VII), cap. 14, p. 336.

29. Там же, кн. II (VI), гл. 14, стр. 199.

30. Там же, кн. IV (VIII), гл. 20, стр. 559.

31. Известия ГАИМК, вып. 91, 1934, стр. 11.

32. С. П. Шестаков. Памятники христианского Херсонеса, вып. III, СПб., 1908, стр. 116.

33. Сначала топарх написал “землю нашу” (hmwn), потом исправил на “их” (autwn).

34. Ф. И. Успенский. Византийские владения на северном берегу Черного моря в IX-X вв. “Киевская старина”, год 8, т. XXXV, 1889, стр. 275-276.

35. С. П. Шестаков “Памятники христ. Херсонеса”, вып. III, 1908, стр. 116.

36. Там же, стр. 32-33.

37. Памятники истории Киевского гос-ва IX-XII вв., 1936, стр. 64-65.

38. Patrologiae cursus completus, series graeca, t. 109, Paris, 1863, col. 916.

39. Известия ГАИМК, вып. 91, стр. 44.

40. Повесть временных лет по Лавр. летоп., т. I. Под ред. Адриановой-Перетц, М. - Л., 1950, стр. 76.

41. Повесть временных лет по Лавр. летоп., т. I, стр. 110.

42. Constantinus Porphyrogenitus. De thematibus et de administrando imperio, Bonnae, 1840, p. 270.

43. Повесть временных лет по Лавр. летоп., т. I, стр. 82-83.

44. Там же, стр. 80.

45. Ф. И. Успенский. Византийские владения на северном берегу Черного моря в IX-X вв. “Киевская старина”, май-июнь, Киев, 1889, стр. 277-278, 280.

46. Известия о хазарах, буртасах, болгарах, мадьярах, славянах и руссах Иби-Даста. Перевод Д. А. Хвольсона, СПб., 1869. стр. 69.

 

Текст воспроизведен по изданию: Записка греческого топарха // Из истории средневековой Европы. М. МГУ. 1957

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.