1799.

Письмо посла в Лондоне графа Семена Романовича Воронцова к обер-камергеру графу Н.П. Шереметеву.

Monsieur le comte.

J'ai recu la lettre, que vous vous etes donne la peine de m'ecrire du 15 Mars, par laquelle vous me chargez de faire venir chez moi des danseurs et des danseuses, de negocier avec eux des engagements pour le theatre, dont vous avez la direction, de m'informer de leurs moeurs et principes et de faire avec eux le contrat que vous m'avez envoye [183] qu'elle soif, elle sera un million de fois plus propre a vous satisfaire que celui qui a l'honneur d'etre, monsieur le comte, de votre excellence le tres - humble et tres obeissant serviteur S.c. Woronzow.

P.S. Ne pouvant faire aucun usage du contrat que vous m'avez envoye, par les raisons ci-dessus mentionnees, je vous le renvoi ci-inclus, monsieur le comte Ut in litteris S.c. Woronzow.

Лондон, Апрель 1799 г.

Граф. Я получил письмо от 15 Марта, которое вы потрудились мне написать и в котором вы поручаете мне призвать к себе танцовщиков и танцовщиц, переговорить с ними о найме их для театра, которым вы управляете, осведомиться о их нравах и правилах и заключить с ними условие, которое вы мне прислали с подписью и оставленными свободными местами для их имен. Вы мне выражаете также в вашем письме желание, чтобы был подговорен некто Дидло ⁴ с женой, предпочтительно, и чтобы только в случае если они наняты здесь, предложить тоже некоему Лабори с женой.

Я очень огорчен, что не могу вам быть приятным в том, чего вы от меня желаете. Ваши предшественники, директоры театра, покойный Елагин, в то время как я был в Венеции, и князь Юсупов, с тех пор как я в Англии, мне навязывали подобные поручения, и я от них отказывался, потому что я самый неспособный человек для дел такого рода. Я люблю музыку, но не люблю балета и ни капли в нем не смыслю. Мое здоровье так слабо, что, хотя я и люблю ее, но и десяти раз в году не могу попасть в оперу, в конце которой ухожу, не дожидаясь большого балета, оканчивающего спектакль. От времени до времени я призываю к себе певиц и певцов для концертов, за которые плачу; но, ненавидя всегда общество людей театра, я не имею никакой связи с ними. Переговоры, наем и условия этого рода, которые вы хотите, чтобы я совершал, никогда не делаются министрами: это дело банкиров, купцов и консулов, и я бы это поручил торговому дому, которому приказано г-ном Ливио передать мне деньги, еслибы меня не остановило одно место в вашем письме, где, вы мне говорите: если, судя по их нравам и правилам, вы сочтете их достойными этой милости.

Никогда в жизни я не возьму на себя такой ответственности, никогда я не буду порукой нравов и правил людей театра, особенно если еще они Французы. Как бы вы хотели, граф, чтобы мог я получать эти сведения? Я должен был бы с ними жить, проводить мою жизнь в кабачках и кофейнях, которые посещают эти люди. Мои лета, рождение, звание, положение, которое я занимаю, и личные свойства не позволяют мне [184] вести подобный образ жизни. Должен я также вас предупредить, что от времени до времени я встречал в газетах, что то тот, то другой танцовщик или музыкант был выгнан из Англии за свои правила и за то, что в нем открыли Французского шпиона, как между прочим случилось с знаменитым скрипачем Виотти. Согласитесь после всего этого, граф, с тем, что я уклоняюсь от поручения, которое столь выше моих способностей, чтобы его хорошо исполнить и столь ниже моего образа мыслей. До Августа вы еще отлично успеете прямо обратиться к какому нибудь банкиру, негоцианту или кому нибудь, кто усердно посещает театры. Кто бы он ни был, он в миллион раз больше будет в состоянии вас удовлетворить, чем имеющий честь быть, граф, вашего сиятельства смиреннейший и покорнейший слуга С. гр. Воронцов.

P.S. Так как присланное вами условие мне не может быть нужно по вышеупомянутым причинам, то я вам его при сем прилагаю. Как (обычно) в письмах: С. гр. Воронцов.

Monsieur le comte.

Je vous demande mille et mille pardons de la liberte que j'ai prise, en remettant a vos soins une commission que vous jugez si audes-sous de votre facon de penser.

J'avais cru tout bonnement que, comme grand-chambellan, ayant ete charge par l'Empereur de la direction de ses theatres, je ne pouvais mieux m'adresser qu'a ses propres ministres dans les pays etrangers, pour avoir des sujets capables de satisfaire le gout rare que S. M-te fait paraitre pour les bons spectacles. J'avais cru egalement vous fournir par la une occasion de contenter notre Auguste Maitre, qui merite bien, je pense, que l'on s'occupe un instant de ses delassements, tandis qu'il est si serieusement occupe de notre bonheur et de celui de toute l'Europe. Mais je vois que je me suis trompe dans mes calculs, et j'aurais commis un million de fois la meme bevue, sans la lecon pleine de sens que je viens de recevoir de votre part, dont je vous suis infiniment oblige.

Je n'ai pas pretendu nonplus, monsieur le comte, vous rendre responsable des moeurs, ni des principes des individus que vous auriez, juge dignes d'etre engages au service de l'Empereur; car, comme il est impossible de lire au fond des coeurs, on ne peut en pareils cas que donner la preference a ceux dont la conduite publique n'est pas notoirement scandaleuse; et je m'etais imagine, qu'il n'etait pas si mal aise d'avoir la-dessus des renseignements suffisants, sans jamais en prendre sur soi aucune responsabilite, ni avilir sa dignite. C'est le vrai sens du passage que vous citez de ma lettre, et il ne puit en avoir d'autre. [185]

En effet, un directeur des theatres, qui par sa position est oblige d'avoir affaire a cette espece d'hommes, meprises pour leur profession, mais toujours estimes pour leurs bonnes qualites, n'est lui - meme tenu a une certaine responsabilite que jusqu'au scandale; et alors tant pis pour le coupable: il tombe dans les griffes de la police, qui ne sait pas lui faire grace. Car, apres tout, nous ne saurions connaitre dans ces personnes que les talents qu'elles deploient sur les theatres et le caractere qu'elles deployent dans nos antichambres, sans avoir avec elles d'autres liaisons capables de compromettre, comme vous le remarquez, tres sagement, notre age, notre naissance, notre grade et nos charges. Nous serions bien exposes, s'il en etait autrement.

Ainsi, monsieur le comte, veuillez bien me pardonner la peine que vous avez prise de me repondre, et croire qu'en cela j'ai agi dans toute la simplicite de mon coeur, engage en mon particulier par l'intimite qui a regne entre mons-r votre frere et moi.

Je n'aurais pas manque de m'adresser dans la suite ou a un consul, ou а un banquier, ou a quelque negociant, s'il n'avait plu a S. M-te de m'exempter de la direction de ses theatres, qui depuis peu vient de passer a la charge du grand-marechal de la cour.

J'ai l'honneur d'etre avec une consideration particuliere, monsieur le comte, de votre excellence le tres-humble et tres-obeissant serviteur.

Павловск, 1799.

Граф, тысячу раз прошу у вас извинения за ту смелость, с которой я позволил себе сделать вам поручение, которое вы считаете настолько ниже вашего образа мыслей. Я просто думал, что, в качестве обер-камергера, которому Государем поручено управление его театрами, чтобы добывать людей способных удовлетворить редкий вкус, который Е.В. проявляет к хорошим представлениям, я мог прежде всего обратиться к его же министрам за границей. Я также думал доставить вам этим случай удовлетворить нашего Августейшего Повелителя, который, думаю, вполне заслуживает, чтобы на минуту позаботились о его отдохновении, так как сам он столь серьезно занят нашим счастием и счастием всей Европы ⁵. Но я вижу, что ошибся в своих разсчетах, и еще тысячу раз сделал бы такой же промах, если бы не разумный урок, который получил от вас и за который я бесконечно вам благодарен.

Я также не думал, граф, сделать вас ответственным за нравы и правила людей, которых вы бы сочли достойными быть приглашенными на службу к Государю. Ибо, не имея возможности читать в глубине души, в таких случаях можно только отдавать преимущество тем, чье [186] публичное поведение, заведомо, не бесчинно; и я воображал, что не трудно иметь об этом достаточные сведения, отнюдь не беря на себя какой бы то ни было ответственности или уменьшая свое достоинство. Вот настоящий смысл приводимого вами места из моего письма; другого и не может быть. Действительно, даже директор театров, принужденный по своей должности иметь дело с этого рода людьми, презираемыми за свое ремесло, но всегда уважаемыми за добрые качества, не отвечает только за бесчинство их; тогда тем хуже виновному: он попадает в руки полиции, которая его сумеет наказать. Потому что, всетаки, мы признаём в этих людях только способности проявляемые ими на театре и свойства, которые они выказывают в наших передних, не имея других с ними сношений, могущих быть как вы это очень умно замечаете, предосудительными для наших лет, рождения, чина и должности. Еслибы было иначе, мы бы очень подвергались этому.

Итак, граф, соблаговолите простить мне, что я вас утрудил ответом мне, и верить, что в данном случае я поступил по простоте сердечной, внутренно побуждаемый близкими отношениями, бывшими между вашим братом ⁶ и мною.

Я бы не замедлил обратиться к консулу или банкиру или какому нибудь купцу, если бы Е.В. не было благоугодно уволить меня от управления его театрами, недавно перешедшего к обер-гофмаршалу ⁷.

Имею честь быть с особенным уважением, граф, вашего сиятельства смиреннейшим и покорнейшим слугою ⁸.

Комментарии

4. Знаменитый впоследствии Дидло, которого Пушкин обессмертил в первой песне "Евгения Онегина". П.Б.

5. Тогда мы думали благодетельствовать Европе, спасая ее от Французской революции. П.Б.

6. У графа Александра Романовича Воронцова был тоже свой домашний театр во Владимирском его поместьи, селе Андреевском. П.Б.

7. Александру Львовичу Нарышкину. П.Б.

8. Напечатано с подлинников, сохранившихся в архиве графа С.Д. Шереметева. П.Б.

Текст воспроизведен по изданию: Переписка между графами Н. П. Шереметевым и С. Р. Воронцовым // Русский архив, № 2. 1897