Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ДОЛГОРУКИЙ Ю. В.

ИЗ ЗАПИСОК КНЯЗЯ ДОЛГОРУКОВА

Старался быть полезным; честно век провести, и ни в чём совестью не мучиться!

из Записок К. Ю. В. Д.

Записки Князя Юрия Владимировича Долгорукова писаны были им в 1817 году, для дочери, Княгини В. Ю. Горчаковой. Княгиня Варвара Юрьевна предупредила в могиле родителя своего, и по кончине доблестного старца, его Записки принадлежали Князю Александру Ивановичу Долгорукову, который, в 1839 году, по дружеской своей благосклонности, подарили мне подлинники драгоценной рукописи.

(Примечание Издателя).


Любезная моя дочь и сердечный друг Княгиня Варвара Юрьевна! Всегда за правило поставлял никогда о себе не говорить, и в последствии увидишь причину, что я в первый и в последний раз повествую тебе, яко столь близкой к моему сердцу: может возьмешь участие.

Нас было четыре сестры и два брата. Брат мой родился в 1733 году Генваря 28, а я в 1740 году Ноября 2. Прежде нежели что-нибудь мог понимать, брать мой оказывал мне привязанную дружбу; койчас я что-либо сталь понимать, тем же образом ему соответствовал. Сия дружба до последнего часа его жизни не переменялась, так что к удивлению все общему служили; к сему можно добавить, что жены наши не только cиe не разрушали, но если бы была возможность, еще бы и более усовершили.

Что касается до воспитания нашего, признаться должно, что все науки нам преподаваемые были единственно начальные, но усовершенствованы быть не могли, по разным причинам, частых перемен учителей, и что рано были от оных отлучены; и так сами себе устроили правила.

В 1749 году, в Августе месяце, нас обоих за писали в унтер-офицеры, и желание родителя [290] нашего было, чтобы мы в сей части достигли доброго достоинства; следственно начали оную в самом младенчестве; могли судить о ней в худе и добре. В 1752 году произвели нас по аттестату инженерных и прочих начальников, в науках, до военной службы касающихся, в прапорщики армейские, определив к Рижской инженерной чертежной; в 1754 году досталось нам в подпоручики. Вскоре после сего дядя наш родной Князь Сергий Петрович Долгоруков послан был в Царьград, и по воле нашего родителя взял с собою моего брата дворянином посольства.

В 1755 году родитель мой из Рижских губернаторов назначен генерал-лейтенантом в армию; я был определен к нему в адъютанты капитанского чина, между тем война с Пруссией начиналась, а родитель мой оставался при прежней должности, и я переименован в капитаны. По воле его и моему желанию я был отправлен в заграничную армию; в 1757 году в первом сражении при Гросс-Егерсдрфе я был ранен в голову. В 1758 году, блаженной памяти Императрица Елисавета приказала, чтобы всех бывших в действительном сражении произвесть в следующие чины, почему и произведен в секунд-майоры. В сем году после Цорндорфской баталии полк Киевский, коим я командовал, был отряжен, под начальством полковника Яковлева, для осады Колберга, где уже прежде находился генерал-майор Пальменбах. Наши два полка были по другую сторону прежде-пришедшего корпуса; наступление наше было слабо, напротив того защита тверда. По дошедшим слухам, якобы идет к крепости сикурс, мы с обеих сторон отступали, но едва соединились, получили известие, что тревога фальшивая; по сим известиям и по совету наших генералов послан [291] был бригадир Берх, со стороны Пальменбаха, а я под командою его, бригадира, со стороны Яковлева с двумя ротами. По приходе к форштату я получил повеление занять наши укрепления; а господин бригадир намерен был после вступить; и так я вошед занял все посты. На рассвете весь гарнизон сделал вылазку: во время битвы я получил приказ, чтобы делал, что заблагоразсужу, а помощи никакой не ожидал по причине, что по дороге ко мне ведущей, ядра достают; я хотя был ранен, но счастливо вылазку отбил, и последних ретирующихся захватил в плен; после сего получил повеление выйти из форштата, ибо пришло повеление от главного начальства войскам идти по квартерам. За cиe с неприятелем дело произведен я был в премьер-майоры, и с полком вступил на зимовые квартеры в город Мариенбург, под начальство генерал-поручика Леонтьева; в cиe время в Киевский полк приехали полковник и подполковник, то Г. Леонтьев рассудил, что мне в полку делать нечего, и предложить, чтобы я шел к нему в дежур-майоры, на что я и согласился.

Потом, уведомясь, что брать мой возвратился в Poccию, жадничал его видеть, отпросился в Ригу, где мой родитель был губернатором; в Риге сведал, что начальство над apмиею поручено Графу Салтыкову, и брат мой с ним едет в apмию. Они проехали, а меня родитель отправил с Герцогом Курляндским в Петербург, где я от всех больших бар принят был отменно-ласково и приветливо, даже что в одно утро канцлер прислал меня звать обедать, объявя, что Императрица приватно будет у него кушать. Туг я удостоился быть представлен Императрице, и принять от неё очень милостивый и лестный для меня разговор. [292]

Потом отправлен был я курьером в армию. Граф Салтыков приказал мне быть при нем дежурным. Я совершенно был счастлив служить вместе с братом. По окончании весьма счастливой кампании 1759 года, в коей Русские две генеральные баталии решительно выиграли, Граф Салтыков сделан был фельдмаршалом, а я произведен в под полковники, и вся молодежь, при нем бывшая, поехала с ним в Петербург.

В 1760 году возвратясь в армию, я видел, что Невской полк, в который я был помещен, назначен в корпус Графа Чернышева, который тогда прибыл в армию, пробыв три года при Цесарской армии поверенным в делах от нашего Двора. Я знал, что сей разумный, деятельный и отличный генерал приобрел много военных сведений, и просил у фельдмаршала позволения быть при полку, тем паче, что брат был назначен в корпус Графа Румянцева обер-квартирмейстером. Счастливое предприятие— быть под начальством Графа Чернышева, который, делавши три кампании при Цесарской армии, единствен был в знании, как войски водить. Признаюсь, что сия наука меня много выучила в последствии, по большому моему желанию быть, по настоящей службе, способным по деятельным знаниям и по хорошей памяти; по сим способностям я приобрел совершенную доверенность от сего редкого начальника.

Сия кампания кончилась без генеральной баталии, а только примечательно, что наш корпус был в Берлине, а потом наш корпус остановился в Померании и тем прикрывал всю армию. Я в cиe время был так счастлив, что мне был дан корпус гренадер, скомандованных от каждого полка по одной роте, коими я прикрывал корпусную квартиру и подкреплял передовыя легкие войска. [293]

В 1761 году наш корпус впереди армии в беспрестанном был движении, и мне часто случалось быть в драке с неприятелем, но важных дел не случалось. Пред окончанием кампании, Король Прусский укрепился, с 80,000 войска, левым крылом к Швейдницу, а правым к Штригау; напротив была вся Российская армия и весьма значительный корпус Цесарцев, под командою генерала Лаудона. В совете положено было всему Лаудонову войску атаковать левый фланг, а корпусу Графа Чернышева правый Фланг; мой гренадерский корпус разделен был: половиною к Цесарцам, к полковнику д'Альтону, а половина его Лаудонова полка ко мне, под команду, и мы должны были делать главу армии, д' Альтон со стороны Лаудона, а я со стороны Чернышева. Мы, в совершенной радости, совсем приготовились, считая, что по удаче сей экспедиции война должна кончиться, ибо тут Прусский Король собрал последния свои силы. В день, назначенный к атаке, я, будучи перед лагерем, нетерпеливо ожидал возвращения Лаудона и нашего генерал-квартирмейстера барона Эльмпта, которые ездили последнее открытие делать. Увидя Эльмпта, сказал, что мы с нетерпением ожидаем: скоро ли начнем? На cиe он мне отвечал, изъяснив: что никогда Король Прусский так сильно не укреплялся, я что сию отчаянную атаку только тогда можно делать, если бы резиденция была в опасности. Сим наша надежда исчезла. Вскоре сделан был совет, и определено генералу Лаудону остаться в своей позиции, а Графу Чернышеву под его начальством; прочей же всей Poccийской армии идти на квартиры на Вислу. В cиe время родитель мой скончался, и брат поехал в Ригу, куда и матушка приехала с нашими сестрами.

Король Прусский, чтобы освободить Швейдниц, [294] отошел на один марш; пропустил слух, что идет в Богемию; Лаудон будто сему поверил, отдал приказ, что по верным сведениям Король Прусский идёт в Богемию, куда и мы должны немедля идти. Король Прусский имел всегда везде верных шпионов; тотчас был уведомлен и отошел еще на один марш. В ту же ночь Лаудон послал Цесарские колонны и мой корпус Русских гренадеров штурмовать Швейдниц, и на рассвете cия крепость была наша. Дабы Пруссаки не вздумали тоже сделать, что мы, (Цесарцы не могли долее стоять в лагере, пошли по квартирам) Граф Черньшев, по просьбе Лаудона, оставался в лагере до позднейшей осени, где уже и снег выпал, и когда удостоверились , что Прусский Король ничего предпринять не может, вступили мы в квартиры в Графство Глацкое, и я с гренадерами прикрывал корпус, расположенный по квартерам. В сию зиму со мною случилось странное происшествие. Графство Глацкое в превысочайших горах, меж коих множество протекает ручейков, чрез которые в обыкновенное время переходят в брод, но когда в горах дожди, то в несколько часов наводнится на много аршин вышины. В cиe время мы с Князем Петром Сергеевичем Долгоруковым, ехавши в город Глац, чрез речку переезжали, и наша коляска, четвернею запряженная, поплыла, что мы видя, постромки лошадей выпрягли, а коляску быстро понесло. От сильной быстроты реки коляску повалило на левую сторону; я, высунувшись в окошко, добрался и сел на колесо, оставив в окошке место для Князя, и так нас несло, но вдруг коляску зачало переворачивать, и правая сторона оной очутилась внизу: я ухватился обеими руками за спицу колеса, и руки так крепко замерли, что я почти был мертв, когда нас [290] притянуло к берегу, на котором много квартирующих солдат полка Князя Петра Сергеевича выбежало, дабы нам подать помощь. Князь Петр Сергеевич который при повороте коляски. высунулся в другое окошко, при береге вспомнил, что я под коляскою; приказал ее, не стащить, а переворотить. Все воображали меня мертвым, лежащего на колесе коляски; подняли меня на руки и начали качать; наконец я опомнился; не могши воображать что со мной случилось, ибо все из памяти моей вышло. Потом на руках отнесли меня в избу где обсушили. Мы поехали в Глац и в тот же вечер были оба в спектакле, но чрез нисколько дней Князь Петр Сергеевич выдержал жестокую горячку.

В конце 1761 года Императрица Ёлисавета Петровна скончалась. Вступивший на престол Император Петр Третий прислал с курьером Графу Чернышеву повеление оставить Цесарцев, и соединиться с нашею армиею на Висле, куда мы и пошли. Главная корпусная квартира была в Торуне, откуда Граф Чернышев поехал в Петербург. В то время учреждены были шефы полков, и Граф Чернышев сделан шефом С. П. Бургского полка, и другого, Кроатского, долженствующего быть формированну из Кроатов в плену в Пруссии находящихся.

В 1762, году Граф Чернышев возвратился в корпус, с повелением, от Императора, следовать в соединение к Прусскому Королю; делая новое расположение в корпусе, поручил мне в команду три батальона гренадер, пока сформируется его Кроатский полк, в который меня представил в полковники, и отправил меня к Прусскому Королю с рапортом и донесением о числе войск, в его команде состоящих. Тут должен сказать, что прием мне был от Короля чрезмерно-милостивый; все со мною [296] разговаривал за обедом, между прочим сказал: что он в дружбе Императора уверен и будет стараться, дабы по отличной моей службе, и за таковое чрезмерно-приятное уведомление, кое я ему привез, без милости не оставит. Сказал он всем за столом сидящим, выпить за мое здоровье и за таковое приятное известие, каковых он много лет не получал. Потом отправлен был я обратно: на дороге в Познани, встретил Графа Чернышева и ему вручил Королевские депеши. Вскоре потом мы пришли к Королю, и он наш корпус смотрел, и был обед для Российских генералов и полковников, и Король приказал мне тут быть, сказав Графу Чернышеву, что чаще желает видеть меня за столом своим.

С этих пор мы всегда были в движении и Цесарцев теснили. Король, чтобы приобресть доверенность Российского войска, почти всякий день выводил нас; в дело с неприятелем, которое мы могли хорошо видеть, но дрались пред нами Пруссаки.

Наконец мы так сошлись с Цесарцами, что наш корпус был против них; они на горах, а мы на равнине, на два или на три пушечных выстрела. Сделана диспозиция Королем: Цесарцев с разных сторон атаковать. Накануне сей атаки, получил Граф Чернышев курьера, что Императрица Екатерина взошла на престол и что со всеми мир, а корпус наш должен идти на Вислу в Торунь. Сей курьер приехал ночью, и Граф Чернышев на рассвете о сем объявил Королю. Сия весть его тронула, но он нашелся и просил Графа, чтоб на тот день мы остались, дабы не сделать какой перемены в надежной удаче атаки. Мы были свидетелями, как Пруссаки из гор выгоняли Цесарцев, по причине, что их лучшия войска против нас стояли, не понимая, что cиe значить, что наши все перед палатками и не [297] трогаются, но когда прочие были выгнаты, то и наши соседи отретировались, и мы в ночь выступили, хотя не действуя, но не мало способствуя Прусской удаче. Во время бытности нашей с Пруссаками, я произведен в Kpoaтские полковники, и Король мне сказал: что во время кампании он меня не отпустить, а после кампании всех пленных Кроат велит мне представить, и уверен, что не только один, но и два полка могу набрать.

Тот час по отступлении Торуни, Граф Чернышев поехал в Петербург, а я из Торуни отпросился ехать к фельдмаршалу Графу Салтыкову, коему представился в Гданске. Вскоре приехал в Гданск и Граф Чернышев. При первом свидании, фельдмаршал ему сказал, что определяешь меня в первый гренадерский полк. Граф Чернышев ни под каким видом на cиe не соглашался, говоря, чтоб я из под его начальства не выходил, на что я отвечал, что за первое счастие всегда почитал быть в его команде, но у него в корпусе ваканции нет. Он сказал, что для меня оную сделает; потом меня взял с собою. Дорогою он мне говорил, что даст мне Петербургский полк. Ответ мой был: что ни для чего не соглашусь, чтобы для меня вытеснить полковника Князя Прозоровского {Князь Александр Александрович Прозоровский, умерший, в 1809 году, в званиях генерал-фельдмаршала и главнокомандующего Дунайскою ормиею. Примеч. Издателя.}, с коим мы связаны были, не только некоторым свойством, но даже и с детства дружбою. Граф мне сказал: Прозоровский любит гренадеров, и я ему отдам твои три батальона; оные должны быть сформированы четвертым гренадерским полком.

По приезде нашем в Торунь, все генералы и [298] штаб-офицеры встретили Графа, и только что мы вышли из коляски, Граф обратись к Прозоровскому, спросил его: хочет ли он иметь гренадерский полк? Прозоровский не зная, что отвечать, отошел; спрашивает меня: что это значит? Я чистосердечно ему сказал: ты знаешь его страсть к Петербургскому полку, и по этому он желает, чтоб я был в семь полку. Прозоровский видя, что ему решиться должно, вошел к Графу, говоря, что он согласен; в тот же день отдан приказ: меня перечислить в Петербургский полк, а Прозоровскому принять мои батальоны и формировать гренадерский полк.

Мир уже был заключен и нам велено идти в Poccию. Наш корпус составлял Смоленскую дивизию. В сем 1762 году мы вступили в квартиры и наша дивизия расположилась в Смоленске; бригадный командир Алексей Михайлович Маслов в уезде; в его бригаде находились: Князь Прозоровский с четвертым гренадерским полком; Гроттенгиельм с Бутырским; и Баннер с Выборгским; в Дорогобуже Князь Алексий Борисович Голицын с Апшеронским полком; в Вязьме и уезде Князь Владимир Борисович Голицын с Пермским полком, я с Петербургским и бригадный командир Князь Петр Сергеевич Долгоруков; полковник Давыдов с Рижским карабинерным полком в Рославле; полковник Полонской с Рязанским карабинерным в Белой; Текелли с Сербским гусарским в Поречье. Граф Чернышев вскоре сделан вице-президентом Военной Коллегии, и под его начальством нашею дивизиею управлял генерал-поручик Нумерс.

В 1763 году, весною, вся дивизия собралась при Смоленске в лагерь. В сём лагере мы получили повеление быть готовыми к походу, по причине смерти [299] Короля Польского Августа. Вскоре пришло командировать полки: Петербургский, Апшеронский, Рязанский и Сербский, под командою Князя Петра Сергеевича Долгорукова, в Варшаву, Для выбора Короля Понятовского. Из прочих дивизий также войска следовали; в Полыше уже началась конфедерация, и в дороге нашей к Варшаве мы забавлялись битием, гнанием и пленением Польских войск. Вовремя пребывания нашего в Варшаве, коронование Короля кончилось и часть наших войск расположилась; Апшеронский полк в Грауденце и уьзде; Петербургский при генеральной квартере, в Мариенбурге и уезде; тут поступил в мою команду и один батальон перваго гренадерского полка; Рязанский полк расположен был в Варшаве и около.

В сих весьма приятных квартирах мы простояли одиннадцать месяцев, и получа повеление, Смоленской дивизии полки последовали в Россию, и я с полком вступил на свои непременные квартиры в Вязму.

Граф Чернышев, желал показать мой полк Императрице, расхвалил оный, а как Императрица намерена была ехать водою в Казань, то изволила сказать: «прикажите Петербургскому полку идти в Казань; я там его увижу.» Неожиданно, в 1767 году, в начале, я получил повеление моему полку идти в Казань; я выступил; пришед к Москве, полк имел несколько дней роздыха в моей подмосковной, куда Граф Захар Григорьевич приехал его смотреть. Полк по глубокому снегу делал разные движения; Граф был очень доволен; приехав в город, еще более мне чести сделал у Императрицы. Она изволила приказать, чтобы я полк отправил в Казань, а сам был готов в Ея свите ехать водою.

В 1767 году, весною, Императрица изволила поехать в Тверь, где мы все анбаркировались на [300] приготовленных четырех галерах, и множестве прочих судов, и весьма приятный вояж сделали. В Нижнем-Новгороде я испросил, чтобы мне дозволено было ехать в Казань к полку, и получив дозволение, нанял лодку и прибыл в Казань, где Императрица мой полк изволила смотреть с большим одобрением. Потом изволила приказать моему полку возвращаться в свои квартиры, а мне следовать при свите водою до Симбирска. Сие продолжение водоплавания произошло для того, чтобы продолжить чрезвычайное удовольствие, какое, не только она, но и вся свита ощущала.

Из Симбирска все поехали сухим путем к Москве; в cиe лето скончался добродетельный фельдмаршал Граф Бутурлин. Он же был и подполковником Преображенского полка. Воля Императрицы была сей полк отдать в начальство Графу Алексею Григорьевичу Орлову: сделать его подполковником, а меня майором. Я отговаривался тем, что с Петербургским полком, пока возможно, расстаться не намерен, но Граф Орлов решительно отозвался, что Преображенского полка не примет, если я не буду майором. Тут началось ко мне настоятельное требование; я видел, что отделаться нельзя, а притом видевши милостивое Императрицы на меня внимание, решился, и в мое утешение позволено мне взять 150 рядовых из моего полка, и 150 выбрать из всей армии в Преображенский полк.

В исходе 1768 года Императрица, для примеру всей нации, вызванным из Англии доктором прививала себе оспу. В cиe время получено известие: что Порта Оттоманская объявила войну, и наш министр господин Обрезков и его советник господин Булгаков посажены в тюрьму. В 1769 году во всей армии сделалось движение; cиe побудило меня просить быть [301] определену к действующей армии; в ответь Императрица приказала мне сказать, что мое пребывание при ней нужно. Здесь надо сказать о причинах сей войны и ея последствиях.

Выбор Короля Понятовского почти генерально сделал всех Поляков недовольными: большая часть желали возвести Принца Саксонского, коего уже три поколения имели сие достоинство. От сего возродилось много беспокойств и беспрестанных возмущений. Дошло до того, что в одну ночь, как Король возвращался во дворец, мятежники его схватили, но по счастию успели Российские патрули его отбить. Сие возмущение сделало в разных местах конфедерации, и войска наши в Польше были в беспрестанной движимости для разогнания скопившихся мятежников. И сомнения нет, что посторонние державы много содействовали сим раздорам. Наконец дошло до того что Поляки-католики убивали Поляков-протестантов. За последних Россия вступилась, объявя себя покровительницею протестантов. По сему паче католики более возненавидели Россиян, и тайно все способы употребляли к неудовольствию России, и более желали успехов мусульманам, чем христианам.

Текст воспроизведен по изданию: Отрывки из записок князя Юрия Владимировича Долгорукого // Сказания о роде князей Долгоруковых. СПб. 1840

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.