ЧИЧАГОВ П. В.

ЗАПИСКИ АДМИРАЛА ЧИЧАГОВА,

первого, по времени, морского министра.

(См. “Русскую Старину” изд. 1886 г., т. L, май, стр. 221 — 252; июнь, стр. 463 — 486; т. LI, август, стр. 247 — 270; сентябрь, стр. 487 — 518; т. LII, октябрь, стр. 25 — 44; и ноябрь, стр. 239 — 258; изд. 1887 г., т. LV, июль, стр. 35 — 54; сентябрь, стр. 523 — 544; изд. 1888 г., т. LVIII, июнь, стр. 535 — 561.)

XI.

Шведская кампания 1788 г. — Гогландское сражение 6-го июля 1788 г. — Переписка адмирала Грейга с герцогом Зюдерманландским. — Дальнейшие планы Грейга. — Эскадра фон-Дезина в Копенгагене. — Смерть адмирала Грейга и его похороны.

Императрица, получив 20-го июня сведение, что шведский король приказал нашему послу графу Разумовскому выехать из Стокгольма, тотчас написала адмиралу Грейгу следующее письмо:

“Сейчас получила я известие, что король шведский высылает моего министра графа Разумовского из Стокгольма и, по прибытии в Финляндию, намерен прислать прямо ко мне ответ на сделанное министерству его внушение; в уважении, что разрыв близок, нужно, чтобы вы поспешили отправлением вашим к Ревелю. Эскадра адмирала Чичагова должна туда же следовать и с вами соединиться, и за болезней адмирала будет при ней контр-адмирал. Приложите старание к поспешнейшему отплытию и флота, и помянутой эскадры, а я не укосню дать вам дальнейшие повеления”. [2]

Как только адмирал Грейг мог собрать весь свой флот, он покинул Кронштадтский рейд и пошел на встречу неприятелю, который занял позицию на уровне острова Гогланда, в самом широком месте Финского залива (Когда король уезжал из Стокгольма, он обещал дамам дать завтрак в Петербурге. (См. Дневник Храповицкого, стр. 101, 2-го июля). Далее на стр. 108 говорится: “Король хотел сделать десант на Красной Горке, выжечь Кронштадт, идти в Петербург и опрокинуть статую Петра I”. – прим. Л. Ч.).

Когда адмирал Грейг его увидел (6-го июля 1788 г.), он подал сигнал к атаке на английский манер, показывая одновременно пример стремительного движения на всех парусах. Первые корабли авангарда, приблизившись, тотчас вступили в бой. Англичанин, капитан Эльфинстон, командовавший 64-х пушечным кораблем, настолько пострадал от преобладающего огня неприятеля, сражаясь против шведского вице-адмиральского корабля, что в продолжение часа был почти выведен из строя, хотя и не желал покинуть битву. Капитаны Макаров (Макаров, Михаил Кондратьевич (ум. 19 сентября 1813 г.), участвовал в поражении турецкого флота у острова Хиоса и при Чесме. В 1783 г. переведен в Черноморский флот. В шведские войны 1788 и 1789 годов командовал кораблем “Всеслав”, участвовал в сражениях при Гогланде и Эланде, награжден Георгием 4-й степени. Командовал эскадрами, посланными в Англию для совместного действия против голландцев в 1797 и 1799 годах. В 1801 году пожалован в адмиралы, в следующем году году назначен членом адмиралтейств-коллегии и комитета для образования флота, а в 1810 г. присутствующим в военном департаменте государственного совета. – прим. Л. Ч.), Карцов (Карцов, Петр Кондратьевич (род. 1750 г., ум. 1839 г.), русского флота адмирал, сенатор, член государственного совета, с 1802 г. был директором морского кадетского корпуса в течении 22 лет. Участвовал в истреблении турецкого флота при Чесме. – прим. Л. Ч.), Борисов, Тат храбро атаковали и прекрасно дрались. Когда пришлось убрать из боевой линии разбитый корабль Эльфинстона, то Карцов занял его место, но вскоре и его постигла та же участь. Наконец, явился (на место Карпова) на своем трехпалубном корабле адмирал Грейг, пошел в атаку на вице-адмирала и принудил его сдаться. Этот шведский адмирал, сражавшийся так храбро, был Вахтмейстер; он имел свой флаг на “Принце Густаве”, 74-х пушечном корабле. [3]

Вскоре адмирал Грейг заметил, что данный им сигнал к атаке на английский манер был приведен в исполнение по-русски, т. е. не одновременно. Большинство кораблей атаковали весьма слабо, а три или четыре держались так далеко от неприятеля, что совсем не принимали участия в битве. К довершению огорчения, когда неприятель стал вечером удаляться, Грейг заметил, что взамен “Принца Густава” он уводил наш 74-х пушечный корабль, которым командовал капитан Берг; будучи разбит, он попал в неприятельскую линию и его взяли в плен. До этой минуты адмирал считал себя победителем: неприятель уступил ему поле сражения и, кроме того, вице-адмиральский корабль; от этого несчастного случая он пришел в отчаяние. Но неприятель слишком далеко ушел, и время было чересчур позднее, чтобы можно было попытаться отнять у него добычу. В своем донесении императрице Грейг не скрыл ничего; он сделал верное описание битвы, упомянул об обмене двух кораблей, жаловался на трусость трех капитанов, о которых мы говорили выше, и сейчас же приказал их разжаловать и предать военному суду.

Мы считаем необходимым привести этот рапорт в подлиннике, так как он представляет собою интересный в высшей степени исторический документ и дает более подробное понятие о Гогландском сражении.

“При сем всеподданнейше полагаю, писал адмирал Грейг, пред стопами вашего императорского величества выписку из моего журнала от начала приближения флота вашего императорского величества к неприятельскому до окончания сражения и до времени, закрывшего от нас неприятельского флота при своих берегах. Хотя сие сражение довольно было пылко и большая часть офицеров оказала всякое мужество и храбрость, но по сей выписке ваше императорское величество усмотреть изволите, некоторые командиры слабо исполняли свою должность и неоднократно сигналом подтверждено им было до начала сражения. Командующему кораблем “Дерис”, капитану Коковцову, я уже отказал от должности и команду оного корабля отдал капитан-лейтенанту Ломену, не только для того, что, не дошед на пушечный выстрел до неприятеля, самовольно [4] поворотил прочь от оного и никогда не вступал в бой, утратя порох и ядра напрасно, а паче при окончании сражения подошед так близко корабль “Владислав”, который много уже поврежден был, и чрез рупор требовал от него помощи, но с его стороны никакой помощи, ни защиты не сделано, которую он совершенно в состоянии был сделать, не получивши еще ни малейшего вреда от неприятеля. Командующие же кораблями: “Виктор” Обольянинов и “Иоанн Богослов” Вальронд, равным образом самовольно поворотили на другой галс (Галс — снасть, устанавливающая нижние и косые паруса по ветру. От него происходить направление пути судна, относительно ветра (правый и левый галс). – прим. Л. Ч.), и оставя свои места в линии де-баталии, пошли прочь от неприятеля; я намерен их сменить обоих.

“При сем я должен отдать справедливость командующему авангардней контр-адмиралу Козлянинову (Козлянинов, Тимофей Гаврилович, в 1756 году поступал кадетом в Морской корпус; 22 мая 1760 года произведен в мичмана, чрез два года послан в Англию для изучения морской практики; в 1763 — 64 гг. плавал из Англии в Восточную Индию и в Америку; в 1765 г. возвратился в Россию; на корабле “Святослав” участвовал в сражениях Наполи-ди-Романи и при Чесме; в 1784 г. произведен в контр-адмиралы; в 1788 г. в Гогландском сражении командовал авангардом, награжден св. Георгием 3-го класса; в 1798 г. скончался главным командиром Архангельского порта. – прим. Л. Ч.) за храбрый его поступок в сем сражении и всем командующим кораблями в его эскадре капитанам: Макарову, Эльфинстону, Денисову и Борисову, кроме командующего кораблем “Иоанн Богослов”. Контр-адмирала Спиридова де-баталии все капитаны оказали всякую храбрость и именно: Одинцов, Берг, Муловский, Денисов, Тревенен, Карцов и Брейер, сражались от начала до окончания боя, но по причине маловетрия не всякому удалось иметь ровное участие в сражении. В ариергардии же под командой контр-адмирала фон-Дезина сражение начато прежде, нежели сия дивизия могла довольно близко подойти к неприятелю; при том два задние корабля в скорости поворотили прочь от неприятеля.

“Я еще всенижайше вашему императорскому величеству должен объявить мое удовольствие об отменной храбрости, [5] проворстве и неустрашимости офицеров, а особливо нижних чинов служителей, между которыми хотя большая половина рекрут, но отправляли свою должность у пушек сверх всех моих чаяний, и чем долее сражение продолжалось, тем проворнее заряжали и палили из пушек, так что при окончании сражения пальба производилась скорее и лучше, нежели при самом начале. И я должен отдать справедливость цейхмейстеру Леману, который беспрестанно старался их в такое краткое время обучать и привести рекрут в сей порядок. Он же на моем корабле во все время действия находился по всем декам, а особливо в нижнем, и оказал такую храбрость и порядок, какого только и желать надобно”.

Выписка из журнала. 5-го июля в 8.30 ч. пополудни. Проходя по южную сторону Гогланда с флотом, сигнал сделан был фрегатам: “Надежде Благополучия”, “Бречеславу” и “Мстиславу” идти к весту вперед флота. 6-го июля 2. ч. пополудни. Сигнал сделан с фрегата “Бречеслав”, что желает говорить с адмиралом, и тогда же привел к адмиральскому кораблю судно “Слон”, груженное пушками и идущее из Кронштадта в Ревель. Командующий лейтенант Сологуб объявил, что слышал чрез прусское купеческое судно, что шведский флот находится в близости в весту, состоящий из 26 судов. В 6 часов — идущий пред флотом фрегат “Надежда Благополучия” сигналом дал знать, что видать между N и W — 13 иностранных судов. В скорости опять оповестил, что видения суда — неприятельские. В 7.30 часов сделан от адмирала сигнал, чтобы весь флот готовился к бою. В 8 часов сделан от адмирала сигнал построиться всему флоту в линию де-баталии и идти фронтом, арьергард на левую сторону, а авангард на правую. В 10 часов — по маловетрию линию де-баталии фронтом весьма медлительно было исполнять. Сделан сигнал построить линию на правый галс. Ветер несколько прибавился. Когда флот пошел в линию от адмирала ведено всем спуститься. В 11.30 часов дан сигнал служителям обедать, но с поспешностью. В исходе 12 часа увидел адмирал шведский флот, 24 судна, сделан сигнал всему флоту прибавить парусов для догнания неприятеля. В 1-м часу — ветер легкий, небо ясно, но по горизонту небольшая мрачность. Флот расположен в линию де-баталии, фронт в 17-ти линейных кораблях, а фрегаты и мелкие суда за линию к осту. Флот шведский построен в линию де баталии левым галсом, идущим к зюд-весту. В 1 час дня — дан сигнал всему флоту сомкнуть линию. В исходе 2-го часа — дан сигнал, что корабли “Виктор” и “Ярослав” слабо исполняют приказание. В начале 3-го часа — дважды даны сигналы прибавить парусов. В 2.30 часа — шведский флот вдруг весь поворотил на правый галс к норд-осту. В 3 часа дан сигнал фрегату “Надежда Благополучия”, который шел впереди флота, чтобы шел позади линии. В начале 4-го часа — дан сигнал ариергардии прибавить [6] парусов, который вскоре и исполнен. В 3.30 часа адмирал приказал всем спуститься на неприятельскую линию, каждому на противный себе корабль, а сам спускался на шведский корабль генерал-адмиральский. В 4 часа — шведский флот поворотил вдруг на левый галс и по сему случаю сделан сигнал по первому пушечному выстрелу приготовиться всему флоту вдруг поворотить обер-штаг (Штаг — самые толстые веревки стоячего такелажа, держащие мачты спереди. Штаги получают название от мачт и стенег, которые они держат так, напр., грот-штаг и т. д. – прим. Л. Ч.), а по второму поворотить на левый галс. В 4.30 часа — один сигнал аван-гардии, а потом всему флоту спуститься на неприятельскую линию. В 4.30 часа — сигнал ариергардии, что слабо исполняют некоторые корабли и им подтверждается. Тогда же весь флот спустился на неприятельскую линию, но несколько кораблей аван-гардии оказались в ариергардии. Будучи в такой близости от неприятеля не позволило время подтвердить им сигналом, потому что уже привязан бил сигнал — вступить в бой. В 5 часов авангард подошел близко к неприятелю и последний начал пальбу; с нашей стороны начали также вдруг стрелять, не ожидая от адмирала сигнала для начатия боя, и сражение сделалось генеральное. Наша кордебаталия (Кордебаталия — флот, построенный в одну линию; разделяют на три части: авангард, арьергард и среднюю из них называют кордебаталией (ныне центр). Когда флот строится в три колонны, то кордебаталия помещается в середине (средняя колонна). – прим. Л. Ч.), а особливо ариергардия не дошла на довольно близкое расстояние, сколько адмирал намерен был подойти и чрез то наша линия пришла бы в расстройство. Корабль “Иоанн Богослов” чрез полчаса, поворачивая на правый галс, упал между обеих линий и, пересекая линию нашу, шел на ветер к осту. В 6.30 часов — шведский генерал-адмирал и их линия стали от нас спускаться, а тогда и мы за ними спустились, но они, сомкнувши линию, закрывали генерал-адмиральский корабль и исправили опять линию. Мы уже привели наши корабли к ветру и продолжали сражение. Около 7.30 часов — шведский флот опять спустился от нас под ветер, а мы за ним последовали. В начале 9-го часа — шведский вице-адмиральский корабль приблизился к кораблю “Ростиславу”; началось между ними сражение. Продолжалось оно около часа; потом шведский вице-адмирал спустил свой кормовой флаг и с корабля “Ростислав” больше по нем пальбы не производили, а обратили пальбу на другой корабль шведский. Тогда послан с корабля “Ростислав” офицер завладеть вице-адмиральским кораблем, а после сего сражение продолжалось еще до одиннадцатого часа. В 10-м часу — сигнал сделан прекратить пальбу по причине ночной темноты, густоты дыма и отдаленности неприятельских кораблей. Тогда пальба прекратилась с обеих сторон. В 9.30 часов привезешь на адмиральский корабль граф Вахтмейстер и представил свой флаг и шпагу. Шпага была ему возвращена адмиралом, по причине, что храбро защищался с своим кораблем. Он о себе объявил, что генерал эд-де-кань шведского короля и командует авангардией в шведском [7] флоте под вице-адмиральским флагом и что стенговый (Стенги — суть деревья, служащие продолжением мачт к верху. На кораблях бывают три стеньги: передняя — фор-стенга на фок-мачте, средняя или грот-стенга на грот-мачте и задняя или крюйс-стенга на бизань-мачте. – прим. Л. Ч.) свой флаг не спустил, пока наша шлюпка к кораблю его не пришла, потому что гвоздями прибит был. Вначале 12-го часа пришла шлюпка от корабля “Владислав” и на оной унтер-офицер объявил, что корабль в великой опасности и что командующий корабля “Владислав” приказал доложить адмиралу, что перебито много людей и весь такелаж и паруса, так что не мог держаться против жестокой пальбы неприятеля в линии и более потому, что руля корабль не слушал и не может отойти от неприятеля. Тогда адмиральский корабль немедленно спустился для спасения своего корабля и сделал сигнал, чтобы весь флот гнался за неприятельскими кораблями, но за ночной темнотой сигнала не было видно и для того послана шлюпка по разным кораблям, в близости находившимся. С некоторых кораблей отозвались, что мачты, реи (Реи — деревья, к которым привязывают паруса. – прим. Л. Ч.) и оснастка перебиты и не в состоянии гнаться, пока такелаж не поправлен. Корабли ариергардии, которые меньше повреждены в сражении, были в такой отдаленности, что нельзя было шлюпку к ним послать. Итак, адмирал нашел невозможным спасти сей корабль из неприятельских рук, которые уже оный имели в своем завладении. Во всю ночь служители заняты были исправлением перебитого такелажа и привязыванием новых парусов. 7-го числа в 6-м часу по утру: ветер свежее и неприятель, поставя все паруса, сколько мог, спустился между Финляндским островом по северную сторону мели, называемой Калбо-де-Грунд, и держал свой курс к Свеаборгу. Около полудня закрылся от нашего флота”.

Это донесение адмирал Грейг послал в Петербург со своим адъютантом Кутузовым (Вероятно, Логин Иванович, сын известного Ивана Логиновича Геленищева-Кутузова, адмирала и президента адмиралтейств-коллегии (род. 1729 г., ум. 1802). Логин Иванович был впоследствии председателем Морского ученого комитета. – прим. Л. Ч.), которого и пожаловали за хорошие известия чином полковника. 9-го числа вечером он прибыл по назначению. Императрица была немного нездорова и в высшей степени обрадовалась победе. Она сама говорила, что теперь с ее души свалился камень и можно свободно вздохнуть (Почти тоже самое упоминается у Храповицкого (стр. 105,11-го июля): “Проснувшись, сказывали, qu'on n'a plus de barre sur la poitrine”. – прим. Л. Ч.). 11-го июля в Зимнем дворце служили благодарственный молебен. На вопрос, не желает ли она принять пленного вице-адмирала Вахтмейстера, Екатерина приказала [8] совсем не ввозить его в Петербург, а чрез Царское Село отправить в Москву (Граф Вахтмейстер писал к королю и приложил аттестат, данный ему Грейгом в том, что не мог его корабль долее защищаться (См. Дневник Храповицкого, стр. 109). Императрица писала Потемкину (“Русск. Старина” 1876 г., т. XVI, стр. 576): “Петербург в эту минуту имеет вид укрепленного города и я сама как бы в главной квартире; в день баталии морской 6-го июля дух пороха здесь в городе слышен был; таким образом, мой друг, я нюхала порох”. – прим. Л. Ч.).

Императрица, довольная успокоительным результатом этого сражения, выразила адмиралу Грейгу свою благодарность посылкой ордена св. Андрея Первозванного, важнейшего в России, но Грейг был настолько огорчен неудачным исходом битвы, что великодушие императрицы показалось ему обидным, хотя он чувствовал всю ее доброту, и потому не хотел надеть орден, пока, по его мнению, не заслужил его более (Гарновский в записках говорит (“Р. Стар.”, т. XVI, стр. 29): “Грейг не возложил на себя андреевской ленты и писал, что до тех пор не возложит, пока не сделается победителем шведов”. – прим. Л. Ч.). Результаты боя в то время могли быть оценены им и всеми не иначе, как по числу трофей. Шведам удалось за это время словить несколько русских транспортных и торговых судов, так что число их призов превышало наше, затем самый бой в одинаковой степени разрушил флоты, наконец, обмен 74-х пушечными кораблями завершил сражение. Влияние гогландского сражения на кампанию 1788 года не могло проявиться тотчас и, следовательно, не трудно понять, в каком состоянии должен был находиться адмирал Грейг, ожидавший лучших результатов и возмущенный действиями плохих капитанов (Храповицкий говорит в дневнике (стр. 109), что Грейг опасался, чтобы шведы не сделали десанта при Ревеле. – прим. Л. Ч.). Когда первое впечатление победы прошло, в Петербурге стали говорить, что в сущности шведы правы, выдавая это сражение за свою победу, и что обе стороны имеют одинаковое право на нее. Адмиралтейств-коллегия вторила этому мнению (Сама императрица писала кн. Потемкину (Р. Стар.”, 1876 г., т. XVI, стр. 574): “Сие дело, хотя по себе нерешительное, последствия для шведов может иметь худые, буде Бог нам поможет”. Тоже мнение встречается в записках Гарновского (“Р. Стар.”, 1876 г., т. XVI, стр. 25): “не входя в разбирательство флагов, взяв корабль и потеряв таковой же, помянутое сражение можно почитать за равное с обеих сторон, если бы пред сим шведы не отняли у нас двух крейсировавших фрегатов и несколько галиотов, плывших из Риги в Выборга с казенным хлебом”. – прим. Л. Ч.). Я не впаду в ошибку, если скажу, [9] что только один мой отец остался при своем непреклонном мнении и от первой до последней минуты восторгался действиями Грейга. Целый месяц он был болен сильной простудой, но когда получил известие об одержанной Грейгом победе, то забыл о своем нездоровье и стал проситься в действующий флот, выражая готовность подчиниться, вопреки старшинству, столь достойно украшенному лаврами адмиралу. Он доказывал всем, что эта победа будет иметь такие последствия и выгоды, которых теперь никто и не предвидит и не ценит потому, что их не понимает. Иногда только он сожалел, что Грейг не заставил шведов начать атаку; по его мнению, результаты тогда были бы гораздо существеннее, так как наши капитаны не умеют атаковывать на английский манер, неопытны в бою и недостаточно напрактиковались, а шведские командиры страдают теми же недостатками. Таким образом, последние имели выгоду, находясь в оборонительном положении, что следовало бы скорее приобрести в нашу пользу. Императрице донесли о восторге моего отца и желании его быть в рядах славного Грейга, но она, зная о неудовлетворительном состоянии здоровья адмирала Чичагова, требовала, чтобы он себя поберег. Таким образом, в ответ на просьбу его граф Безбородко писал 20 июля:

“На письмо ваше относительно поездки в Ревель ее ими. вел — во отозваться изволила, чтоб ваше пр — во до совершенного выздоровления вашего и до будущего соизволения ее в — ва поддержалися, и в свое время получите высочайшие наставления”.

Мы видели, что в первом же донесении адмирал Грейг указывал на отличившихся офицеров. Согласуясь с этим, императрица пожаловала: Козлянинову — Георгиевский крест 3-й степени, пятерым командирам — Георгиевские кресты 4-й стенени, цейхмейстеру Леману и командиру “Ростислав” — Одинцову — золотые шпаги. Но при этом было обойдено несколько [10] еще достойных подчиненных Грейга, и потому он писал графу Безбородко:

“Я имел счастье получить указ ее имп. вел — ва, где она всемилостивейше жалует награды тем, которые отличились в гогландском сражении, и я с восторгом объявил им удовольствие монархини и ее благоволение к ним. Если смею еще упомянуть о двух капитанах, которые, действительно, заслуживают какого-нибудь особенного выражения благосклонности ее имп. вел — ва, то это капитаны Муловский и Денисов, которые положительно выказали храбрость во время всего дела, от начала до конца. Когда я дал после битвы последний сигнал гнать неприятеля, Муловский был единственный, который последовал за мною со своим кораблем, не смотря на то, что был в растерзанном виде. Было слишком темно, чтобы видеть сигналы, и когда прочие капитаны ответили посланному мною с приказанием офицеру, что их корабли не в состоянии продолжать погоню, Муловский велел мне сказать, что пока его корабль держится на воде, он не отстанет от своего адмирала” (Вследствие этого письма капитанам Муловскому и Денисову пожалованы были ордена св. Георгия 4-го класса (см. Дневник Храповицкого, стр. 116). – прим. Л. Ч.).

Отрешение от должности офицеров, выказавших столько трусости, признанное военным судом, было конфирмовано императрицею; они были приговорены к лишению чинов и разжалованы в матросы на всю жизнь.

Интересна переписка адмирала Грейга с герцогом зюдерманландским, по поводу претензии последнего, что русские в гогландском сражении стреляли брандскугелями, которые считались снарядами бесчеловечными и запрещенными международным правом; 27 июля адмирал Грейг писал герцогу на английском языке:

“Ваше высочество! Полковник Христиернин уведомил меня, что ваше выс — во сделали мне честь написать ко мне письмо (которое я еще не получил) о том, что некоторые из наших кораблей употребляли в последнее сражение брандскугели. Я пользуюсь сим случаем, чтобы уверить ваше корол. [11] выс — во, что я имею наистрожайшее повеление, чтобы никакая зажигательная материя не была употреблена ни на каком корабле, находящемся под моим начальством против шведского флота.

“Я не сомневаюсь, что такое же повеление дано от вашего корол. выс — ва офицерам флота, под вашею командою, и для того принимаю смелость уведомить вас, что верхний парус бизань-мачты (На трехмачтовом корабле третья задняя мачта называется бизань-мачтою. – прим. Л. Ч.) на собственном моем корабле загорался три раза во время сражения и горящая материя, по счастью, была затушена. Зажженный брандскугель был также брошен на корабль контр-адмирала фон-Дезина, который прицепился к снастям железным крючком. Г. полковник Христиернин посылает его для показания вашему корол. выс — ву. Адмирал фон-Дезин признается, что по утушении сего брандскугеля он приказал несколько брандскугелей же пустить во флот, под командою вашего выс — ва находящейся, всего числом 15, которые я весьма рад, узнав, что не имели своего действия и я имею справедливые причины думать, что сии только 15 брандскугелей были с нашего флота брошены, потому что я не дозволил стрелять оными с моего собственного корабля, не смотря на то, что наши паруса загорались три раза.

“Вашему корол. выс — ву известно, что флот, под моим начальством находящейся, был снабжен и вооружен против турок и как против оных нужна отчаянная служба, то можно извинить, что отчаянные орудия могли бы быть и употреблены, которые употреблять против какой-либо просвещенной нации никогда намерения не было. И для того, если ваше корол. выс — во изволите дать мне уверение, что вперед со шведского флота не будет употреблено никаких подобных сему истребительных орудий, то и я при сем ручаюсь моим честным словом, что ни одного такого не будет употреблено и с российского флота под моим начальством, ибо мое искреннее желание умягчить свирепость войны, насколько того род службы позволяет”. [12]

На другой день герцог зюдерманландский ответил адмиралу Грейгу также английским письмом:

“Я получил письмо ваше от 27 июля и удивляюсь содержанию его; будто бы горючие материи были кидаемы с какого-нибудь корабля, находящегося под моим начальством. Уверяю вас этим и по чести моей, что таких брандскугелей, какой вы мне прислали, не найдутся ни на одном из кораблей, имеющих шведский флаг, как вы то и могли приметить на “Принце Густаве”, взятом вами в последнем сражении. Напротив того, я нашел их на русском военном корабле, взятом в последнем сражении, равно как и на двух фрегатах, взятых две недели тому назад; почему я уверен, вы усмотрите, что горючие снаряды, найденные на корабле вашем и на корабле контр-адмирала фон-Дезина, пущены вами же по ошибке, приключившейся по причине дыма. Некоторые из моих кораблей были зажжены горючими ядрами, которые, по счастью, потухли; при сем я посылаю вам одно. Принимаю ваше честное слово, что впредь такие средства употреблены не будут против нации, издревле известной великодушною в способах войны, и такое же уверение мое принять можете, что никогда не вознамеревался против вас действовать средствами, запрещенными не только человеколюбием и присутствием моим, но также еще не могущими находиться в Швеции и ее запасах за последнее время” (Перевод этих двух писем с английского сделан в 1788 году. – прим. Л. Ч.).

Рассерженный тоном письма и его несправедливым содержанием, адмирал Грейг ответил герцогу 31 июля, но уже на французском языке:

“Я позволил себе обратиться к вашему кор. выс — ву на английском языке в моем последнем письме, вследствие уверений полковника Христиерна, что этот язык вам хорошо известен; однако же, я желал бы некоторые выражения в ответе, который вы мне соизволили прислать, приписать непривычке его употребления. Позвольте, ваше выс — во, вас уверить, что я никогда бы не посмел утверждать того, в чем могло быть малейшее сомнение в правде. На корабле “Принц-Густав” мы нашли патроны, наполненные горючими веществами [13] в веленевых гильзах, о чем граф Вахтмейстер может засвидетельствовать вашему кор. выс — ву. Нет никакого сомнения в том, что паруса моего корабля были зажжены этого рода веществом, выброшенным одним из шведских судов.

В моем письме я обратил внимание вашего кор. выс — ва, что флот, которым я имею честь командовать, был назначен для действия против турок, где натура людей может служить оправданием употребления подобного оружия и где решительные люди, в виду бесчеловечного неприятеля, предпочитают лучше погибнуть, чем сдаться. Флот, состоящий под начальством вашего к. в — ва, будучи вооружен исключительно для войны с русскими, не имел подобных причин, и я надеюсь, что все шведские офицеры, которые, благодаря превратности судьбы на войне, попали ко мне в плен, никогда не будут иметь малейшего повода к жалобе на мое обращение с ними. Впрочем, согласно уверениям, которые ваше кор. в — во пожелали мне выразить, я надеюсь, что ни с той, ни с другой стороны не будут употреблены подобного рода пагубные средства, которых можно было бы опасаться”.

После Гогландского сражения адмирал Грейг был принужден отправить несколько поврежденных судов в Кронштадтский порт, что не помешало ему пуститься в погоню за неприятелем с теми, которые у него оставались; но шведы успели уже войти в Свеаборгский порт, неприступный по своему положению и укреплениям. Тогда адмирал должен был ограничиться крейсерством перед этим портом, с целью следить за движением неприятеля и чтобы атаковать, если бы он вздумал выйти (Xраповицкий пишет в дневнике (стр. 123): “Грейг крейсирует в виду Ревем и ждет неприятеля; ему при Свеабурге герцог Сюдерманландский предлагал свежую провизию, он отказал. Хорошо сделал. Они в состоянии окормить”. – прим. Л. Ч.). С остатком флота он отправился в Ревельский порт, ближайший к Свеаборгу, откуда он мог сообщаться сигналами со своими крейсерами и, в случае движения шведов, броситься за ними. Но последние, чтобы выйти и достичь Карлскронского порта, решили дождаться [14] позднего времени года, когда русские крейсеры не могли более держаться в этом суженном и усыпанном камнями море (Так как никаким способом нельзя было шведский флот выманить из Свеаборгского порта, то С. Р. Воронцев предлагал брату своему следующее. 5-го сентября 1788 г. он писал (Арх. кн. В., кн. 9, стр. 140): “Кажется, шведский флот не выйдет более. Следовало бы адмиралу Грейгу распространить по всей Финляндии публикации, в которых он предлагал бы 10,000 рублей вознаграждения тому, кто ему укажет дыру, где прячется бедный шведский флот, который не смеет более появиться перед русским. Шведский король, из стыда или на зло, может быть прикажет выйти своему флоту”. – прим. Л. Ч.).

Вскоре по приходе в Ревель, адмирал Грейг писал графу Безбородко:

“Я еще не знаю желаний ее имп. в — ва относительно нашей экспедиции в Архипелаг; должна ли она еще состояться после того, как время для благоприятных действий прошло в Балтийском море; или найдут неосторожным отправить такую большую часть морских сил империи в отдаленное море, пока шведский флот несколько не уменьшится. Двенадцать линейных кораблей, в том числе три стопушечных, находящиеся уже в Копенгагене, пять кораблей, идущих из Архангельска, и еще четырех, обшитых медью, из тех, которые я имею здесь, будет достаточно для Архипелага. И ранее будущей весны можно иметь флот в Кронштадте, состоящий из четырех стопушечных кораблей (один я строю теперь и три, которые готовы к спуску в море) и 12-ти или 14-ти других судов 74-х и 66-ти-пушечных, которых будет достаточно, чтобы держать в страхе шведский флот. В случае экспедиция в Архипелаг будет отменена, необходимо позаботиться о транспортных судах до конца осени; они должны быть препровождены сюда до начала зимы и не обременять нас более того срока, какой мы обязаны будем их держать, согласно контракту, т. е. верных шести месяцев. Мы можем, между прочим, употребить их в дело, пока они находятся на нашем жаловании. Восемь или десять из них могли бы отправиться в Копенгаген, чтобы перевезти провиант, сложенный там для Архипелагской экспедиции, если последняя не состоится. Самые большие суда можно употребить с громадной пользой против шведов на это время навигации, сажая на них солдата [15] с плоскодонными лодками для производства десантов на финляндских берегах, в тылу шведской армии, для захвата складов и провиантских обозов. Я упоминаю об этом, как о своих идеях, направленных к приобретению выгоды для нас против нового неприятеля, которого надо стараться извести по возможности до конца навигации. Если Господь будет покровительствовать флоту ее в — ва, вверенному моей команде, и нам удастся уничтожить немного их силы на море, тогда их предприятия на суше не будут важны”.

Вообще адмирал Грейг советовал пользоваться моментом, пока шведский флот бездействует и чинится в Свеаборге, а среди народа идет ропота на короля, и наступать решительнее с суши. Для облегчения этого он предлагал дать ему десант, с которым бы он мог овладеть Свеаборгом и т. д. Все эти энергичные планы, которые казались разумными, были в то время неисполнимы и Грейгу не дали войск. Густав III отличался не меньшей энергией и, потеряв надежду разбить русский линейный флота, он быстро собрал до 40 тысяч войска на нашей сухопутной границе в Финляндии и двинул вперед свою громадную шхерную флотилию. В армии графа Мусина-Пушкина далеко не было того количества войска, а шхерной флотилии у нас не существовало, потому что нельзя было считать нескольких лодок капитана Слизова, о котором мы еще скажем впоследствии, за флотилию. Ничтожность сил Слизова была такова, что при виде многочисленного неприятеля ему пришлось быстро удалиться. Между тем, Густав III окружил наши пограничные крепости, высадил десант в тылу Фридрихсгама и готовился овладеть крепостью. В это время Грейг просил себе тоже присылки войска для овладения Свеаборгом. Ничего нет удивительного, что ему отказали, объявив, что этот план возможно будет выполнить не ранее зимы, когда сухопутные силы наши увеличатся.

Действительно, положение короля в то время было затруднительное; внутренние неурядицы заставили его прекратить осаду наших крепостей, но если бы мы двинулись вперед, чего он от Души желал, то картина изменилась бы совершенно. Императрица хорошо понимала, что дела Густава III примут благоприятный для него оборота с той минуты, как только шведы [16] убедятся, что русские намерены завладеть Финляндией, а если она ограничится оборонительными действиями, то народ весь свой гнев обратит на короля. Это ослабляло его предприятия и могло даже кончиться революцией и сменой короля. Вот почему императрица не настаивала на решительных действиях наших войск в Финляндии и желала лишь одерживать победы на море, которые бы привели к уничтожению шведского флота. Столь разумная политика не была понята в то время и общий голос был за осуждение действий начальников, которым давали прозвища медлителей и неспособных. Энергичный Грейг мечтал даже о завладении Карлскроной зимою, что было, конечно, столь же неисполнимо, как и летом. Однажды он убеждал своих командиров в возможности вести атаку у Поркалауда парусными кораблями, но это было принято за фантазию и желание одержать еще победу, чтобы несколько загладить впечатление неудачных действий в последнем сражении, что, видимо, его мучило и повергало в отчаяние. В самом деле, какие были данные для такого предприятия? Эти узкие проходы в шхерах представляли для нас прекрасные ловушки, где наверное все бы погибли. Ни карт, ни промеров, ни сведений о них не имелось; на островах шведы построили укрепления и поставили пушки. Командиры судов еле умели справляться в открытом море и вне выстрелов неприятеля (Энергичные действия и смелые планы Грейга приходились по вкусу петербургским сановникам, которые не на шутку боялись появления шведов на улицах столицы. Эти проекты придавали им смелости; но отдавая Грейгу полную справедливость и хвалу, нельзя не назвать некоторые его планы фантастическими. Все, что он ни говорил, считалось почему-то не подлежащим апелляциям. Такое убеждение видно и из письма гр. Безбородко к С. Р. Воронцову (Арх. кн. Вор., кн. 13, стр. 154): “Адмирал Грейг думает справедливо, что, во что ни станет, надобно стараться истребить мореходство и порты шведские, не считая без того надолго прочным никакое иное распоряжение. Он прямо большой военачальник и ежели бы мы здесь имели такого на сухом пути, и думать было бы не о чем. Тревенен, которого вы нам достали, человек отличный и который из себя обещает знаменитого адмирала. Мы с Грейгом условились при первом случае стараться повесть его чином далее...”. – прим. Л. Ч.).

Но вернемся к действительности. Балтийское море было свободно от неприятеля и адмирал Грейг поэтому послал четыре линейных корабля для усиления Копенгагенской эскадры; [17] три другие корабля, построенные в Архангельске, также к ней присоединились; таким образом она оказалась состоящей из десяти линейных кораблей, четырех фрегатов и других судов. Начальник ее: контр-адмирал фон-Дезин, не только бездействовал, но принес и много вреда самому себе. Так, ему было приказано стараться при помощи датчан разорить важный шведский порт — Готеборг (Готеборг находится на Каттегате. – прим. Л. Ч.) и нанести вообще вред шведской торговле. У шведов было для защиты Готеборга всего три фрегата. Но контр-адмирал фон-Дезин медлил и только требовал помощи от Дании; когда же он совсем рассорился с ней, то решил отправить 140 человек десанта для разорения местечка Ро, близь Ланскроны, которое солдаты сожгли и разграбили. Жители, устрашенные таким набегом, стали защищаться и многие пали жертвами глупости русского начальника. Это еще более возбудило датчан против фон-Дезина и они потребовали его смены. Но до тех пор, пока жалобы на него дошли в Петербург, он успел еще прославить себя неудачными поступками. В конце июля, двинувшись со всей эскадрой для поиска за шведскими фрегатами, защищавшими Готеборг, он вздумал за одно взять с собой транспортные суда “Кильдюин” и “Соломбалу”, направлявшиеся в Архангельск, и таким образом прикрыть их. У Скагена фон-Дезин остановился и осведомившись, что, по слухам, неприятельские фрегаты находятся в другой стороне, отпустил их далее одних. Через несколько дней транспорты эти наткнулись на шведские фрегаты. “Кильдюин” попал в плен, а “Соломбала” успел уйти и присоединился к своей эскадре. Добыча для шведов была значительная: 100 пушек и множество снарядов. Затем фон-Дезин был вытребован в Копенгаген, куда в конце августа месяца прибыла архангельская эскадра контр-адмирала Повалишина (Повалишин, Иларион Афанасьевич (род. 1739, ум. 1799), участвовал в боях под Кольбергом (1760 г.), близь Красной горки (1790 г.), в Выборгском заливе (1790 г.), был награжден Георгием 2-й степени, шпагой с алмазами, 600-ми душ крестьян и Анной 1-й степени. – прим. Л. Ч.). Сколько фон-Дезину ни предписывали употребить все зависящие меры к тому, [18] чтобы не пропустить шведский флот в Карлскрону, он предпочел вернуться из крейсерства в Копенгаген и сидеть там, сложа руки. Пока шли переговоры с датскими властями, где ему зимовать, погода ухудшилась, лед тронулся и затем фон-Дезин, вопреки инструкции, остался в Копенгагене. При постановке кораблей в порт, трое из них сели на мель, а один фрегат замерз во льду в море. С другими было также не мало приключений; разыгравшаяся буря таскала их вместе со льдом от датского к шведскому берегу и обратно, причем несколько из них были посажены на камни. Разбросанная эта эскадра, наконец, вся очутилась вне порта и замерзшей где попала. Шведы воспользовались этим обстоятельством, чтобы попытаться сжечь корабли; к счастью, им не удалось, так как проект был открыт и удар отстранен. Контр-адмирал фон-Дезин был отозван и заменен вице-адмиралом Козляниновым.

В конце кампании адмирал Грейг заболел желчною горячкою и находился в отчаянном положении (Выйдя в море, он занемог 23 сентября и с 28 впал в беспамятство. Императрица приказала доктору Рожерсону ехать лечить Грейга и корабль “Ростислав” ввести в Ревельский порт, для спокойствия больного (см. Дневник Храповицкого, стр. 166 — 167). 15-го октября императрица получила известие, что положение Грейга безнадежно и Храповицкий говорит: “не могли удержать слез, прочитав, что Грейг опасен, назначала похоронить в Ревеле с подобающей честью” (стр. 173). – прим. Л. Ч.). Его нельзя было свезти на землю и он умер на своем корабле. Говорили, что во время болезни он часто жаловался на капитанов, так плохо помогавших ему в сражении, и очень возможно, что это огорчение настолько ухудшило его болезнь, что сделало ее смертельной.

17-го октября 1788 г. граф Чернышев получил о смерти Грейга уведомление от командира Ревельского порта, генерала Воронова. Последний писал:

“Сего октября 15-го дня, пополудни в 8 часов, его высокопревосходительство господин адмирал и всех российских орденов кавалер Самуил Карлович Грейг, к великому нашему сожалению, волей Божией представился на корабле “Ростислав”, стоящем в Ревельской гавани. Прошу ваше [19] Превосходительство прикажите прислать скорое ваше повеление, что с ним делать; мы здесь все не можем решиться”.

Это известие как громом поразило всех и императрица казалась очень огорченной (Это большая потеря; это государственная потеря!” — сказала императрица (см. Дневник Храповицкого, стр. 175). Далее говорится (стр. 185): “приказано, чтобы Гваренги сделал рисунок для мавзолеи адмиралу Грейгу”. – прим. Л. Ч.). Приказано было хоронить его в Ревеле и со всевозможной пышностью, не жалея расходов. Вследствие этого, отвели в Ревеле казенный дом, который и устроили для приехавшей туда семьи адмирала Грейга и покойного. Десять дней тело находилось на корабле, а затем 25-го октября положили его в гроб и перевезли в дом. 31-го числа происходили торжественные похороны. Мой отец ездил нарочно в Ревель проститься с ним и рассказывал, что зала, где лежал знаменитый адмирал, была вся обита черным сукном, серебряными галунами и белым флером. Гроб стоял на высоком катафалке, под черным балдахином, и в ногах помещалась серебряная большая чаша, в роде куба, покрытая черным, обвитая лавровым венком и с надписью серебряными буквами: “родился 30-го ноября 1735 году, преставился 15-го октября 1788 года”. В головах стоял герб. Одетый в парадный адмиральский мундир, он имел на голове лавровый венок. Гроб был черный бархатный с серебряными галунами; к крышке прибили шпагу, шарф и шляпу. По обеим сторонам балдахина стояли табуреты с белыми атласными подушками, обшитыми золотой бахромой и кистями. На них лежали: адмиральская булава и пять орденов. Георгиевский Крест был значительно погнут и тот самый, в который попала пуля в одной из битв в Архипелаге. Три его флага стояли у стены, прислоненные в головах. В траурном зале дежурили штаб- и обер-офицеры и часовые, которые также от ворот до входа в дом располагались по парно. В день погребения, когда в зале собрались все знатные особы, барон фон-дер-Пален вышел вперед и сказал речь, посвященную заслугам и добродетелям покойного адмирала. Во время шествия из дома в церковь ежеминутно раздавались выстрелы из крепости и с кораблей эскадры. По обеим сторонам [20] дороги стояли войска, которыми командовал генерал-лейтенант фон-Кохнус, ревельский обер-комендант. Начинали шествие рыцари “Черноголовые” со штандартом и музыкою, под предводительством ротмистра Иллиха, за ними следовала рота со знаменем лейб-гренадерского полка, городская школа с их учителями, наконец, православное и лютеранское духовенство в черных плащах. Затем следовал герольд, известный сподвижник Грейга, цейхмейстер генерал-майор Леман с жезлом, имея по бокам двух маршалов. Шесть подушек с булавою и орденами несли 18 штаб-офицеров и три флага — трое морских офицеров. За флагами несли серебряную чашу, и вслед за ней ехала печальная колесница, запряженная шестью лошадьми. Подле лошадей, которых вели бомбардиры, шел лакей покойного адмирала в черном платье и 12 флотских капитанов. За колесницей шел губернатор, генерал-майор Врангель, мой отец и весь генералитет, городские власти, дворянство, мещане, два маршала с жезлами и рота павловского батальона. Все офицеры, участвовавшие в процессии, получили на память золотые кольца с именем покойного и годом смерти. При колокольном звоне и пальбе погребли адмирала Грейга в ревельской лютеранской церкви, после трогательной проповеди обер-пастора Люкера.

Смерть адмирала Грейга произвела тяжелое впечатление в Петербурге и боялись, что шведы, узнав о кончине главнокомандующего, предпримут снова наступление, потому малейший звук, похожий на стрельбу, причинял беспокойства (В подтверждение этого можем привести письмо генерала Воронова к гр. Чернышеву от 8-го ноября (Морсв. Арх.): “на повеление вашего сиятельства от 3-го ноября, в котором изволили предписать, чтобы выправиться какая была стрельба 26-го октября слышна в петербургской брантвахте и на маяках, сколько я ни старался, однако, узнать обстоятельно не мог, но только получил сведения от прибывшего из крейсерства на фрегате “Слава” командира оного капитан-лейтенанта Шешукова, что оный стоял между Наргина и Вольфа (островами), однако, он пальбы никакой не слыхал, а после того ходил осматривать стоящий шведский флот в Гельсингфорсе и видел оный в таком же положении, как и прежде был”. Граф Безбородко был заражен также манией на иностранцев, и братья Воронцовы имели на него влияние. Достигнув сами высших должностей, они смотрели на своих соотечественников взглядом, не приносящим им чести, так, напр., это видно из письма гр. Безбородко к С. Р. Воронцову (Арх. кн. Вор., кн. 13, стр. 156): “Без сомнения к вам скоро дошла ведомость о смерти адмирала Грейга. Сей почтенный муж сделался жертвой своего усердия к государыне и империи. Нельзя не чувствовать потери, толь важной для государства. Память свою он оставил для нас в планах, им деланных на будущую кампанию; но надобно, чтобы он сам был в исполнение их, ибо, куда ни глянешь, кроме вертопрашества, невежества, лени и оплошности, не увидишь, и Бог знает, чем наши огромные вооружения кончатся. Тревенен пожалован полковничья чина капитаном, и вы о нем справедливо предвещены, но надобно время”.

При изучении писем гр. Безбородко и его придворной деятельности, приходим к убеждению, что он по временам подделывался под тон Воронцовых, а во дни размолвок с ними говорил обратно. – прим. Л. Ч.) [21]

5-го ноября 1788 г. ревельская гавань покрылась льдом и тогда шведский флот перешел из Свеаборга в Карлскрону (9-го ноября).

П. В. Чичагов

(Продолжение следует)

Текст воспроизведен по изданию: Записки Адмирала Павла Васильевича Чичагова // Русская старина, № 7. 1888