Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

ИЗ СЕМЕЙНОЙ ХРОНИКИ РОДА ГОЛИЦЫНЫХ

«Сиятелнейший князь,

Милостивой государь мой, князь Александр Михайлович!

На последней почте под кувертом Вашего Сиятелства получил я писмо к Его Си[ятелств]у вашему родителю и потому, нимало не умедля, в дом Его Си[ятелств]а отослал. И отдано оное писмо Ея Сиателству вашей родителнице, понеже Его Сиятелство в коллегии тогда был, о чем Вашему Сиателству во известие доношу. А писма к Вашему Си[ятелств]у из дома вашего еще не прислано. И, буде пришлетса, то при сем приложу...

Андрей Суровцов.

В С-Петербурге, 27-го маия 1755-го.

P. S. По написании сего Его Си[ятелств]о ваш родитель князь Михаил Михайлович изволил ко мне присылать, что от Его Си[ятелств]а писем до вашего Сиятелства за недосугом не будет, понеже поехали кушать. А в протчем Их Сиателства и вся ваша фамилия, слава Богу, в пожеланном добром здравии. А на будущей почте обещали писмо до Вашего Си[ятелств]а прислать, которое не премину покорно отправить до Вашего Си[ятелств]а».

Именно таким образом, через обер-секретаря Коллегии Иностранных дел Андрея Никифоровича Суровцева, вели переписку с сыном родители первого вице-канцлера Екатерины II и обер-камергера Александра Михайловича Голицына (1723-1807). Отец, князь Михаил Михайлович Голицын (1685-1764), в то время возглавлял Адмиралтейскую коллегию, отслужив перед тем в императорском флоте более сорока лет и побывав в двух важных дипломатических миссиях. В 1730 г. он ездил вместе с В. Л. Долгоруковым и М. Н. Леонтьевым в Курляндию за новой императрицей Анной Иоанновной, в 1745-1748 гг. — в Персию в качестве чрезвычайного посла императрицы Елизаветы Петровны. С супругой, Татьяной Кирилловной, урожденной Нарышкиной (1704-1757), адмирал жил в мире и согласии, вырастив и воспитав семь детей: пять сыновей — Александра, Сергея, Михаила, Дмитрия, Петра — и двух дочерей, Анастасию и Елизавету.

В 1742 г. двух старших отпрысков — Александра с Сергеем — по высочайшему соизволению Голицыны снарядили в дальний путь — в Голландию, к российскому послу графу А. Г. Головкину, у которого те обучались разным наукам и помогали по канцелярии в качестве дворян посольства. В 1749 г. Сергея Михайловича Голицына откомандировали в Вену, а Александр Михайлович (4 декабря 1747 г. пожалован в секретари) остался в Гааге при Головкине. 23 февраля 1749 г. императрица удостоила [10] его чина надворного советника, а 6 мая того же года поручила ему одну деликатную «комиссию», отправила «без всакаго карактера» в Париж, «дабы до времени в бытнасть... там присматриватца и по претписанному указу изполнать и наблудать положенние дела».

Предистория же сего распоряжения такова. После взаимного отзыва посланников — из России французского, из Франции российского в течение 1748-1749 годов — обе великих державы утратили возможность получать информацию друг о друге из максимально достоверного источника — от собственных послов. Но если Людовика XV события в далекой России практически не волновали, то дочь Петра Великого крайне интересовало все, что происходило при версальском дворе, претендовавшем в союзе с прусским на гегемонию в Европе. Произошедший разрыв дипотношений не позволял приглядывать за беспокойным государством через официальные каналы. Вот почему в Петербурге решили прибегнуть к нестандартному варианту — послать в столицу Франции под видом либо дворянина австрийского посольства (инициатива императрицы Елизаветы Петровны), либо российского вояжера, пользующегося покровительством австрийского посольства (контр-инициатива австрийской императрицы Марии-Терезии), толкового молодого человека, который при содействии австрийского посла В. Кауница разведал бы о развитии политической ситуации внутри французского королевства.

Выбор государыни пал на сотрудника российской миссии в Гааге А. М. Голицына, и тот «очень харашо исправил» августейшее задание, отослав с ноября 1750 г. по май 1751 г. из Парижа в Петербург «под кувертами» графа Кауница, маркиза Ботты (Брюссель) и графа Головкина (Гаага) неколько важных реляций, посвященных переговорам Франции с Австрией и Англией об избрании римским королем австрийского эрцгерцога, пребыванию на берегах Сены агента Фридриха II д’Амона, реакции Версаля на англо-испанское торговое сближение, на отъезд из Берлина российского посланника Г. Гроса и английского Ч. Вилльямса, на конфликт, возникший между Пруссией и Россией из-за государственного устройства Швеции. Похоже, министры Людовика XV догадались об истинной подоплеке посещения русским вояжером французской столицы, и поэтому глава французского МИДа маркиз Пюизье через советника Дюрана 4/15 декабря фактически намекнул молодому россиянину на свою готовность вступить с ним в контакт. Однако неосторожно сказанная тем же маркизом фраза при встрече с Кауницем 13/24 ноября помешала налаживанию диалога. Когда в Петербурге прочитали о том, что французский король, по признанию Пюизье, русских видеть не желает, а Голицына примет единственно из уважения к просьбе австрийского посла, канцлер с императрицей встревожились. Хотя Елизавете Петровне очень не хотелось отзывать князя обратно в Гаагу, опасения повторения скандала а-ля Шетарди, если французы перехватят шифрованные депеши Голицына, вынудили государыню пойти на попятную. 15/26 января 1751 г. высочайший рескрипт велел сыну адмирала настраиваться на возвращение, не прекращая в то же время отправку в Россию с австрийскими курьерами диппочты. Лишь две недели спустя царица не без влияния Бестужева окончательно согласилась на закрытие парижского «корпункта», и 31 января (11 февраля) коллегия предписала Александру Михайловичу без промедления ехать в Лондон. [11]

В первой декаде мая 1751 г. надворный советник вернулся назад, в Гаагу, к исполнению прежних обязанностей, что, естественно расценивалось им, как очевидное понижение. Тридцатилетний помощник Головкина мечтал о новой престижной и самостоятельной работе. Но на берегах Невы о нем словно забыли. За три года не пришло ни одной весточки, сулящей скорое обретение более высокой должности. В отчаянии Александр жаловался на судьбу в письмах отцу и матери, спрашивал, нельзя ли что-либо предпринять. К несчастью, родители ничем не могли помочь сыну, ибо Иностранной коллегией, где числился тот, руководили другие лица. А императрица не любила, если кто-то из ее министров осмеливался вторгаться в сферу компетенции коллег. Так, летом 1745 г. накануне свадьбы великого князя Петра Федоровича с великой княгиней Екатериной Алексеевной государыня пригрозила обер-церемониймейстеру Ф. М. Санти увольнением за то, что Франц Матвеевич запросил высочайшей резолюции по какому-то неясному для него вопросу не через канцлера, а через лейб-медика И. Лестока.

Впрочем, чета Голицыных попробовала замолвить слово о старшеньком перед Бестужевым и Воронцовым в 1754 г., стоило в Гааге разнестись слуху о желании российского посланника в Лондоне П. Г. Чернышева покинуть Англию. Александр тут же известил семью об открывающейся вакансии. Однако родители зря старались. И канцлер, и вице-канцлер сразу опровергли слухи, хотя те и соответствовали действительности. Тем не менее, при обсуждении с императрицей кандидатуры преемника Чернышева граф Воронцов порекомендовал ей Голицына-младшего, а та, подумав, одобрила предложение Михаила Ларионовича. [12]

Весной 1755 г. был вынесен окончательный вердикт, и 2/13 мая Александр Михайлович приехал в Лондон, где столкнулся с неприятным сюрпризом: с отъездом на континент П. Г. Чернышева британский кабинет министров прекращал выплату российскому дипломату квартирных денег — 400 фунтов стерлингов в год. Конец практике подобного рода дотаций наступил после оглашения 1 декабря 1747 г. российской стороной ноты, предупреждавшей, что во избежание конфликтов из-за разницы «карактеров» дипломатов двух государств с возвращением английского посла Д. Гиндфорта (1745-1749) на родину Россия перестанет давать деньги на найм британцами жилья. Король Георг II имел право на аналогичный шаг. Впрочем, из уважения к партнеру квартиру графа Чернышева оплачивали вплоть до отзыва Петра Григорьевича домой. В результате, сын адмирала Голицына стал первым русским посланником в Лондоне, которому предстояло раскошелиться на аренду жилых помещений под российское посольство. Удар по карману не слишком богатого князя оказывался весьма чувствительным, и он поспешил обратиться за советом и помощью к своим главным помимо «милостивых шефов» корреспондентам — родителям и обер-секретарю А. Н. Суровцеву.

Увы, история повторилась. Очередная попытка удовольствовать себя по знакомству не увенчалась успехом. Отец не осмелился заикнуться о проблемах собственного чада на приеме у государыни и, нарушив тем самым субординацию, разгневать царицу. Следовательно, оставалось одно — побеседовать с его непосредственными начальниками — Бестужевым и Воронцовым, что Михаил Михайлович и сделал. В принципе, дуэту ничто не мешало удовлетворить запрос Голицыных, не апеллируя к Елизавете Петровне. Требовалось немногое: изыскать финансовые резервы в рамках суммы, ассигнованной ведомству из госказны, после чего утвердить нужную резолюцию на коллегии. Однако урегулирование квартирной дилеммы застопорила политика, вернее соперничество Бестужева и Воронцова за лидерство. Если Михаил Ларионович благосклонно откликнулся на жалобу подчиненного, то Алексей Петрович под разными предлогами тянул с апробацией, исподволь противодействуя протеже вице-канцлера. В итоге, запрос завис, и отныне подлежал вынесению на суд императрицы. Но прежде А. М. Голицын должен был снабдить Воронцова хорошо обоснованной челобитной на высочайшее имя.

15 июля 1755 г. А. Н. Суровцев осторожно уведомил молодого князя о неминуемости официальной процедуры. Тогда же одобрила подачу прошения в коллегию и матушка. Отец капитулировал позднее, 26 августа, отписав в Лондон: «Я неотнократно [с] си[ятелней]шими министрами о том говорил. Оне ничего того собою учинить не могут. И чтоб могли о том старание восможное прилагать, в том я сумнителен. Ныне советую тебе о том претставление учинить со изъеснением всего того, что ты из сваего определеннаго жалованья должен немало платить за наем двора, и к министрам — асобливия писма с прошением».

Почему-то Голицын-младший тяготился необходимостью идти общепринятым путем, со дня на день откладывая составление документа. Даже не поленился запросить на то позволение родителей. Лишь 17/28 октября нужная реляция появилась на свет, а спустя три недели она легла на стол коллегиальных командиров. 14 ноября обеспечивавший оперативность переписки Голицыных А. Н. Суровцев доложил Александру Михайловичу: «По вашему прошению, которое весма преизрядно сочинено и так, что по истинне лутче того изображить не можно, и Его Си[ятелств]о вице-канцлер, наш милостивой шеф, к тому склонен, но, понеже Его Си[ятелств]о [13] канцлер, наш милостивой же шеф, немощ[е]ствует, то за тем теперь по тому еще на мере позитивно не положено».

Михаил Ларионович тщетно ожидал выздоровления канцлера недели две, после чего обратился за содействием к И. И. Шувалову, который и организовал приятелю высочайшую аудиенцию без участия Бестужева 27 ноября. Елизавета Петровна ознакомилась с аргументами посланника и постановила: деньги Голицыну дать «из положенной на министров суммы» в размере равном 400 фунтов стерлингов «по вексельному курсу»; проект указа по сему вопросу подготовить и «претложить к потписанию». Князь Михаил Михайлович услышал о свершившемся факте первым, лично от М. Л. Воронцова, и 28 ноября 1755 г. проинформировал сына: «По присланному от теба прошению о найме двора докладывал вице-канцлер граф Воронцов. Изволила приказать теба удоволствавать. Словесно. И указ изволила приказать претложить к потписанию. Граф Варонцов мне объевил...».

Вечером 3 декабря 1755 г. на куртаге с императрицей встретился Бестужев. Только канцлер заикнулся о челобитной А. М. Голицына, как та «тотчас на то милостиво снизойти изволила» к нескрываемому удивлению вельможи, не подозревавшему о полной осведомленности Ее Величества. Алексей Петрович поневоле принял к исполнению августейший вердикт. Однако оформление нужных бумаг заглохло, едва начавшись. В Иностранной коллегии вновь заспорили об источнике финансирования: нельзя ли переложить тяжкое бремя на Статс-контору?! Колебания тянулись примерно месяц, пока царица, выяснив, что в бюджете внешнеполитического ведомства внутренние резервы есть, не запретила трогать госказну. После чего волоките пришел конец, 30 января 1756 г. Елизавета Петровна подписала оригинал распоряжения, и в первый же почтовый день, в субботу 3 февраля 1756 г., мать с отцом не замедлили сообщить Александру радостную новость.

Так закончилось «дело», которое стало центральной темой ниже публикуемой переписки Т. К. Голицыной с А. М. Голицыным в 1755 и 1756 гг. Подлинная корреспонденция хранится в РГАДА, в фонде Голицыных (№ 1263, опись № 1). Письма отца, матери и брата собраны вместе по годам (1754, 1755, 1756) в три дела. Татьяна Кирилловна обычно писала сыну на отдельном листе, реже делала постскриптумы — пространные или короткие — к депешам мужа или сына Михаила. Наиболее содержательные из этих посланий также включены в подборку. Обмен письмами между Татьяной Кирилловной и Александром Михайловичем прекратился в 1757 г. всвязи с обострением болезни (чахотки) и смертью княгини, случившейся в двенадцатом часу пополудни 22 июня 1757 г.

РГАДА, ф. 1263, оп. 1, д. 94, л. 1; д. 585, лл. 9, 9 об.; д. 3393, лл. 5, 5 об., 9, 22; д. 3394, л. 5; д. 7239, лл. 13, 14, 27, 28; д. 7240, лл. 3-4, 32, 36, 36 об.; д. 7612, л. 1; д. 8408, С. 5; АВПРИ, ф. 2, оп. 2/1, д. 16, л. 28; д. 29, л. 30; д. 1486, л. 377, 395; оп. 2/6, д. 814, лл. 54 об.-55 об.; ф. 35, оп. 35/1, д. 771, лл. 3-4 об., 6; ф. 93, оп. 93/1, 1749, д. 4, лл. 1-10; 1750, д. 2, лл. 1-19 об.; 1751, д. 2, лл. 1-13 об.

Текст воспроизведен по изданию: Из семейной хроники рода Голицыных // Российский архив, Том XV. М. Российский фонд культуры. Студия "Тритэ" Никиты Михалкова "Российский архив". 2007

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.