Мобильная версия сайта |  RSS
 Обратная связь
DrevLit.Ru - ДревЛит - древние рукописи, манускрипты, документы и тексты
   
<<Вернуться назад

И. В. КЮНЕР

КИТАЙСКИЕ ИЗВЕСТИЯ О НАРОДАХ

ЮЖНОЙ СИБИРИ, ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ И ДАЛЬНЕГО ВОСТОКА

ЧАСТЬ I

КИТАЙСКИЕ ИЗВЕСТИЯ О НАРОДАХ ЮЖНОЙ СИБИРИ И ЦЕНТРАЛЬНОЙ АЗИИ

ВВЕДЕНИЕ

Издревле огромное пространство Сибири и Центральной Азии было населено многочисленными народами и племенами, происхождение которых точно не выяснено. Они в большинстве своем принадлежали к так называемой палеоазиатской (древнесибирской) группе народов, со вклинившимися позднее тунгусскими (в частности, маньчжуро-тунгусскими), монгольскими, финно-угорскими и еще позже — тюркскими народами, и племенами.

Соседний Северо-Восточный Китай (Дунбэй), по исследованиям современных китайских этнографов, был первоначально сплошь занят палеоазиатскими народами, и только впоследствии здесь расселились тунгусы, вышедшие из Прибайкалья.

На территории Дунбэя происходило формирование маньчжурской ветви тунгусской этнической группы, в частности племен мохэ, от которых ведут начало и современные нанайцы (гольды), одна из групп которых поныне живет на нижней Сунгари. В Дунбэе живут также орочи и другие маньчжурские и родственные им группы. Что касается айнов, то раньше этот народ, несравненно более многочисленный, чем теперь, заселял все Японские острова вплоть до южной оконечности их, откуда был оттеснен японцами на север после долгой борьбы.

Для выяснения более ранних этапов общественно-экономического и политического развития указанных народов и установления хода их формирования и взаимных связей между ними чрезвычайно важно, с одной стороны, проследить историю и путь их перемещений и, с другой — раскрыть длительный и сложный процесс их внутреннего развития и сношений с другими народами. Уже давно в научной литературе была поставлена задача исторического, в том числе историко-этнографического и археологического, изучения этих народов. Особо ответственна эта задача для советской науки, так как после Октябрьской революции народы Сибири и Крайнего Севера вступили на путь всестороннего хозяйственного и [16] культурного строительства, в корне изменившего условия их существования и общественный уклад.

Из научных проблем, связанных с изучением этих народов, наиболее ответственная — история сложения и дальнейшего формирования их, т. е. проблема этногенеза. Как было сказано пишущим эти строки в другом месте, «для разрешения этой проблемы должны быть использованы все имеющиеся в научном обороте и могущие быть еще найденными источники и материалы — археологические, антропологические, этнографические, включая, фольклорные, лингвистические, наконец, письменные (исторические) источники» 1. Но как раз изучение прошлого указанной группы народов Крайнего Севера как давнишних или коренных обитателей Сибири, независимо от первоначального места их обитания (в самой Сибири или южнее), весьма затруднено отсутствием у этих народов в прошлом письменной истории. А использование в качестве исторических источников таких письменных памятников, как, например, орхонские надписи, для изучения прошлого народов Севера только начинается и не дало еще больших результатов.

Такого рода письменные памятники обычно связаны с археологическими находками. Ныне количество их быстро умножается в связи с расширением района и увеличением масштаба археологических работ в Якутии и даже на далекой Чукотке, в особенности же на Алтае, верхнем Енисее, вокруг Байкала и на Амуре 2.

При всей важности археологических памятников они не [17] всегда могут служить целям непосредственного изучения истории современных обитателей территории, на которой жили прежде те или иные народы Севера, вследствие частичных или полных разновременных переселений этих народов. Поэтому в большинстве случаев более надежным источником для ознакомления с минувшими этапами развития этих народов оказываются письменные сообщения о них, сохранившиеся у более развитых в культурном отношении соседей. Последние, сталкиваясь с упомянутыми народами Севера и Сибири, сохранили в собственной литературе соответствующие сведения о них в виде различного рода документов и других письменных сообщений.

Для последних немногих столетий такими сообщениями были вначале записи русских служилых людей и казаков, затем сообщения купцов, промышленников, путешественников и ученых-исследователей, выполнявших поручения от административных органов или научных учреждений и обществ, и наконец сведения полномочных представителей и участников официальных посольств. Нередко в числе их бывали иностранцы, выходцы из разных европейских стран, производившие самостоятельные исследования, но чаще заимствовавшие готовые данные из русских источников. Примером может служить голландец Николай Витзен, составитель известного труда «Северная и Восточная Татария», изданного на голландском языке в начале XVIII в., в основе которого лежат преимущественно русские архивные данные или полученная лично Витзеном подробная информация от русских официальных и частных лиц.

Несомненно, что русские сообщения, почерпнутые из литературы и архивов, имеют важное значение. Все же и этих данных — русских и в еще меньшей мере иностранных — недостаточно для намеченной цели широкого изучения различных групп местного населения Сибири, так как сами данные охватывают сравнительно ограниченный промежуток времени, когда народы, к которым они относятся, достигли более или менее высокой ступени развития. Для изучения ранее пройденных ими этапов надлежит искать и более ранние источники. Такими источниками, не считая названных археологических материалов, в первую очередь служат сообщения о народах Севера или вообще о народах Сибири и Амура, находимые в литературе их более южных соседей, которые обладали значительно более высокой культурой и издавна знали письменность.

В данном случае (напомним, что ареал расселения предков современных народов Севера и Сибири лежал значительно южнее) такими соседями уже задолго до нашей эры были [18] древние китайцы, позднее (с III по IV в. н. э.) также корейцы и, наконец, японцы (с VII—VIII в. н. э.) 3.

В быте и хозяйстве коренного населения Сибири и Амура еще не так давно можно было найти немало вещественных следов тех или иных заимствований из китайской, корейской или японской культур. Контакт между северными и южными народами шел ранее в основном по линии торговых или политических сношений, и таким путем народы Сибири и Севера знакомились с китайской культурой. Культурным контактам обеих групп народов посвящена довольно обширная литература (в частности, наш доклад на IV Тихоокеанском конгрессе 1929 г. на о-ве Ява под заглавием «Историческое значение влияния китайской культуры на народы Севера и Восточной Азии») 4.

В меньшей мере можно говорить о влиянии корейской культуры (она проникала в эти области главным образом через государство Бохай) и японской, подтверждаемом независимыми источниками, хотя соответствующие факты подвергались одностороннему и превратному толкованию представителями буржуазной (европейской, американской и особенно японской) науки. Как можно установить по многим историческим и археологическим данным, многие из народов Севера и Сибири имели непосредственный контакт с Китаем. Некоторые из них и позже продолжали поддерживать тесные связи с Китаем (например, нанайцы на Амуре и Уссури, нивхи на нижнем Амуре, айны на Сахалине и Хоккайдо). Эти народы имели связи с корейцами и японцами в значительно меньшем объеме.

Имея это в виду, необходимо искать отражение этих сношений в соответствующих сведениях о тех или других народах Севера и вообще коренных народах Сибири в существующей тысячелетиями литературе китайцев, корейцев и японцев. В этом отношении внимание исследователя естественно останавливается на особом разделе важнейшей части китайской исторической литературы, так называемых династийных историй, а именно на разделе известий об иноземных народах, о котором подробно говорится в одной из работ автора этих строк 5. Из этого раздела и взяты в основном переводы [19] Иакинфа Бичурина в его труде «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена».

Эти известия об иноземных народах систематически включались в династийные истории (в более ранние из них — в виде особого раздела, в позднейшие — разбросанными по разным главам) и связывались таким образом в общую хронологическую нить на всем протяжении китайского исторического повествования начиная с VII в. до н. э.; они входили также в другие произведения китайской исторической литературы, в том числе и в специальные сборники вроде «Шохай» («Море повествований») или «Шофанбэйчэн» («Полное описание северной границы [Китая]»), а также в энциклопедии («Тунчжи», «Цэфуюаньгуй», «Вэньсяньтункао», «Юаньцзяньлэйхань», наконец в огромную «Тушуцзичэн»), где они сведены в единое целое; они имеются и в сводных трудах наподобие «итунчжи» (историко-географических обзоров), в частности в «Дацинъитунчжи» (XVIII в.).

Такие сводки содержали самые разнообразные сведения о всех народах, известных когда-либо китайским авторам за пределами Китая и на самой китайской территории. Эти народы расселены фактически на всем пространстве азиатского материка и даже в Европе, Африке, возможно Америке. Поэтому в число их (если говорить о северной, восточной и западной границах Китая) входили не только народы Севера (в нашем понимании этого термина), но и тюркские, монгольские, народы индоевропейской языковой группы и маньчжуро-тунгусские; всех их китайцы именовали собирательными терминами бэйди (северные иноземцы) и дунъи (восточные иноземцы). Среди них оказываются, как стало известно по изысканиям некоторых прежних русских китаеведов (П. П. Шмидта) и современных китайских этнографов, и палеоазиатские народы.

Указанные сведения оказывались наиболее обильными и разнообразными в отношении народов, занимавших ближайшие к собственно Китаю или Южному Дунбэю местности, а также области Центральной Азии, где китайские группы населения появились уже давно. Эти сведения, естественно, последовательно убывают как количественно, так и в отношении конкретности и достоверности сообщений по мере удаления на север или на запад от территории Китая. Однако почти ни один из этих народов, как бы далеко он ни жил, не выпал из кругозора китайцев, если только правильно отождествить наименования упоминаемых в китайских сообщениях отдаленных народов с позднейшими известными нам названиями.

Эти китайские сообщения об иноземных народах дублируются или пополняются параллельными сообщениями корейской или японской литературы, более поздними или [20] заимствованными. Корейские и японские сведения содержат некоторые оригинальные данные и могут служить полезным комментарием к китайским материалам.

Несомненно, что имеющийся в китайской литературе богатейший подбор фактических материалов отмечен своеобразными чертами психологии и стиля авторов, отражает практические интересы и потребности китайских собирателей и авторов в связи с общим направлением традиционной феодальной китайской политики по отношению к другим народам. Все эти особенности должны быть учтены при использовании данных старой китайской историографии на основе высоких требований советской науки. Во всяком случае следует, с необходимыми поправками и критической оценкой, полностью признать исключительное значение китайских известий для понимания прошлого многих народов Севера и вообще Сибири. Это надлежит особо подчеркнуть в отношении той части известий, где они прямо или косвенно затрагивают северные группы коренного населения Сибири в современном их расселении, но на более раннем этапе их развития.

Уже в XVIII в. и даже раньше русскими и западноевропейскими исследователями было подмечено существование этого весьма раннего и надежного источника для ознакомления с другими народами Азии, в том числе и с народами Сибири, которые в отдаленные времена, будучи расселены южнее, попадали в сферу прямого воздействия культуры их более высокоразвитых соседей и вступали с ними в регулярные сношения. Тогда же были сделаны первые попытки использовать этот важный источник в интересах науки путем перевода отдельных мест или текста целиком. Вполне понятно, что русские исследователи-переводчики обращали внимание в первую очередь на сведения, относящиеся к народам Сибири, вплоть до ее крайнего севера и северо-востока, а западноевропейских больше привлекали в китайских источниках данные, касавшиеся народов, соседивших с Китаем на востоке, западе и юге.

В числе русских авторов и переводчиков раннего периода работы над китайскими источниками и маньчжурской литературой, связанной в то время с китайской, хорошо известны имена Спафария (он использовал также труды неизвестных нам переводчиков), И. К. Россохина, А. Л. Леонтьева и других, а из западноевропейских — М. Мартини, Гобиля, К. Висделу, Грелу, Ж. Грозье, Ж. Майя, Ж. Дегиня; все эти ученые работали во второй половине XVII в. и в XVIII в. В XIX в. трудились выдающиеся исследователи-переводчики Иакинф (Н. Я. Бичурин), Илларион (Лежайский), академик В. П. Васильев, архимандрит Палладий (Кафаров), Э. Э. Бретшнейдер, В, М. Успенский, А. О. Ивановский, П. С. Попов, П. [21] Дмитревский и многие другие, а из западноевропейских — А. Ремюза, С. Жюльен, Л. Эрве де С. Дени, М. Куран, К. Имбо-Юар, Платт, Джайлс, Н. Уайли, X. Габеленц и другие. В XX в. выдвинулось немало новых опытных и знающих переводчиков-исследователей у нас и за границей; некоторые из них начали работу еще в конце прошлого века. Достаточно назвать таких западноевропейских авторов, как Э. Шаванн, Ф. Хирт, Э. Хауэр, О. Франке, Б. Лауфер, П. Пеллио (знавший также монгольский и турецкий языки). У нас над китайскими источниками много работал академик В. М. Алексеев, давший прекрасные переводы китайской художественной литературы, но он почти не касался исторических текстов. К. К. Флуг занимался больше буддийскими текстами, но, работая над языком обитателей тангутского царства Сися, он неоднократно обращался и к китайским историческим источникам. Успешно работал над переводом китайских текстов Л. И. Думан (тексты XVIII в. по Синьцзяну); А. Н. Бернштам широко использовал в своих работах китайские источники о народах Средней Азии и удачно расшифровал ряд китайских транскрипций.

Названные выше имена переводчиков-исследователей должны быть известны каждому современному ученому, работающему по истории народов Центральной, Северной и Восточной Азии. Эти пионеры раскрыли для науки неистощимые богатства китайской литературы по разделу известий об иноземных народах как из династийных историй, так и из многих иных исторических и географических трудов и энциклопедий.

Другие авторы — русские и западноевропейские, хотя и в меньшем масштабе, занимались переводами соответствующих сообщений о тех же народах из японской литературы. Среди русских это В. Я. Костылев, П. Дмитревский в XIX в., Д. М. Позднеев, Н. И. Конрад и другие — в советские годы; среди западноевропейских — Кемпфер, Тицинг еще в XVIII в., Зибольд в начале XIX в., В. Г. Астон, Э. Сатоу, Б. Чемберлэн, Л. Росни, К. А. Флоренц, О. Наход, А. Ведемейер и др. с конца XIX в. до наших дней. Они опубликовали немало ценных данных, дополняющих и уточняющих ранее имевшиеся свидетельства китайских документов. Аналогичные переводы из корейской литературы вообще малочисленны, о чем можно только пожалеть, так как достаточно богатый раздел корейской литературы об иноземных народах, в том числе о народах севера и востока Азии, содержит немало нужных, возможно даже единственных в своем роде сведений, но пока этот раздел корейской литературы переводчиками почти не затронут. Все же можно назвать некоторые имена, в основном западноевропейских авторов: X. Хюлберта, X. Г. Ундервуда, Д. Гэля, которые переводили корейскую литературу и вообще [22] использовали имевшиеся там данные. Русскими переводчиками исторической корейской литературы были раньше П. Дмитревский, потом русский консул в Корее К. Вебер, а позже начальник православной миссии в Сеуле архимандрит Павел. Пишущий эти строки, находясь в 1942—1944 гг. в Алма-Ата, выполнил много переводов по соответствующей тематике из знаменитой корейской энциклопедии «Муньхоньбиго», где дана полная сводка накопившихся за все время существования корейской литературы, начиная с первых веков н. э., корейских документальных материалов по истории и этнографии Кореи и ее соседей, как и по другим разделам изучения этих стран. Эти материалы могут служить полезным дополнением к сообщениям китайских источников.

Таким образом, благодаря многим трудам русских и западноевропейских исследователей известная часть имеющихся в китайской, корейской и японской литературе материалов о других азиатских народах уже стала доступной для более широкого круга ученых, что принесло в этом отношении существенную пользу. Но это относится только к небольшой части этих материалов. Поэтому даже после проделанной более чем за двести лет работы не меньшее количество материала еще ждет своего переводчика и исследователя, и это относится в первую очередь к материалам о народах Сибири, о которых здесь прежде всего идет речь.

Иакинф Бичурин в труде «Собрание сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена» внес в свое время крупнейший вклад в дело более широкого ознакомления с китайским материалом. Выпускаемая теперь книга «Китайские известия о народах Южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока», как дополнение к указанному труду, является посильным вкладом пишущего эти строки в переводной фонд из китайской литературы по той же тематике. Все же систематическая работа в этом направлении только начинается.

Отдельные указания на значение китайской и остальной дальневосточной литературы на местных языках для изучения народов Севера и вообще Сибири и переводы соответствующих отрывков содержатся в работах В. П. Васильева, Л. И. Шренка, С. К. Патканова, Н. И. Аристова, из западноевропейских авторов — в работах Б. Лауфера. Но такие в большинстве случаев отрывочные извлечения не дают исчерпывающего представления о ценности материала в целом. Если не считать трудов Иакинфа Бичурина и некоторых работ В. П. Васильева, можно утверждать, что пока из имеющихся в китайской литературе сведений о народах Сибири переведено еще слишком мало и, пожалуй, не лучшее, что она может представить. Произошло это по двум причинам. Первая из них заключается в [23] разбросанности нужного материала по многим китайским самостоятельным сочинениям и громоздким сборникам, где он обычно теряется в массе посторонних сообщений и остается еще недостаточно известным; только в династийных историях, и то не во всех, и в некоторых энциклопедиях он выделен в особый раздел, где его и отыскать легче. Вторая причина проистекает из давно уже замеченной трудности надежного распознания и точного отождествления собственных имен описываемых стран, народов и отдельных племен, а также слов и терминов, взятых из местных языков и приводимых в китайской литературе,— а с ее слов также в корейской и японской,— через иероглифические транскрипции. Трудность эта подчас кажется столь непреодолимой, что некоторые русские и иностранные авторы ранее отказывались пользоваться извлеченными из китайской и прочей дальневосточной литературы данными, утверждая, что китайская транскрипция названий с других языков в силу особенностей китайской фонетики и письменности искажает их до неузнаваемости и потому они не поддаются правильной расшифровке.

Первая из этих причин, обусловленная недостаточным учетом богатейшей китайской литературы и отсутствием тематических указателей к ней как раз по вопросам изучения рассматриваемых групп народов (Сибири и сопредельных стран), если и не уничтожена целиком, то во всяком случае значительно ослаблена после составления пишущим эти строки «Библиографии китайской литературы по народам Севера, Сибири, Амура, Монголии и Средней Азии» (первая редакция — 1939 г., вторая редакция — 1947 г.); там, в специальных аннотациях для отдельных китайских трудов указаны главы и страницы, относящиеся к определенным народам 6. Сокращенный тематический указатель на основе упомянутой «Библиографии...», озаглавленный «Работа Н. Я. Бичурина (Иакинфа) над переводами китайских источников для «Собрания сведений о народах, обитавших в Средней Азии в древние времена» 7, дает перечень китайской литературы, не использованной вовсе Бичуриным либо использованной им в других изданиях или редакциях. Оба указателя как первый опыт более широкого и полного обследования тематики китайской и параллельной корейской и японской литературы но народам севера, востока и запада Азии (согласно китайской терминологии) позволяют выявить хотя бы отрывочные и случайные сообщения этой литературы о древнем населении Севера и Сибири. Не следует забывать при этом, что китайские и другие дальневосточные [24] авторы, записывая сведения, относящиеся к одному и тому же народу, называли его по-разному, или же, наоборот, приписывали сведения, касающиеся различных народов, сменявшихся в данной местности, одному и тому же народу. Поэтому нужные нам сведения относительно определенного народа, приуроченного к определенному району, надлежит искать в китайской литературе под различными наименованиями, под которыми этот народ был известен в разное время китайским авторам; в других случаях из этих сведений надлежит исключать позднейшие данные, приписываемые китайскими авторами тому же народу, но в действительности относящиеся к другому или нескольким другим народам, сменившим прежний после ухода, его в другой район.

Наличие упомянутых библиографических указателей способствует не только систематизации сведений об отдельных, народах в различных сочинениях, но и уточнению сведений о разных народах в одном и том же сочинении.

Как первый опыт оба библиографических указателя неизбежно содержат пробелы, не охватывая всего богатства литературы (китайской, а также корейской и японской), так как, в силу различных обстоятельств некоторая часть ее осталась недоступной для обследования или не могла быть использована вследствие невыясненности многих названий народов и местностей в их китайской транскрипции.

С другой стороны, в более пространный из обоих указателей, а именно в «Библиографию китайской литературы о народах Севера, Сибири, Амура, Монголии и Средней Азии», возможно, вошли некоторые китайские сочинения, которые при дальнейшем, более детальном изучении не дадут нужных сведений об указанном в аннотации народе, а дадут их для каких-нибудь других народов. И в этом случае причиной окажется невыясненность названий отдельных народов в их китайской транскрипции. Это возвращает нас к вопросу о расшифровке китайской транскрипции иностранных названий.

Хорошо известно, что особенности китайской фонетики, с одной стороны, и своеобразие иероглифической письменности, приспособленной к односложным звуковым сочетаниям-фонемам сравнительно ограниченного выбора (не более 800 фонем), с другой — затрудняют точную, тем более буквальную передачу произношения имен и слов из других языков. Эта трудность ощущается и в настоящее время, почему взятые из других языков названия в китайской транскрипции расшифровываются не сразу и только при знании точных ее приемов. Тем большая трудность встречает исследователя при расшифровке китайской транскрипции имен, принятой сотни и даже тысячи лет назад. [25]

Только в последние десятилетия появились работы А. А. Драгунова, И. А. Клюкина, Б. Карлгрена, Б. Лауфера, П. Пеллио, А. Сталь-Гольстейна, К. Сиратори и др., вскрывающие и преодолевающие основную ошибку, допущенную прежними переводчиками и заключающуюся в том, что они обычно при отождествлении транскрибированных с других языков местных названий пользовались современным произношением иероглифов, с помощью которых в свое время передавались эти названия. Следовательно, не учитывались крупные изменения, которые произошли в произношении этих иероглифов и вообще в китайской фонетике за две тысячи лет с момента начала сношений с чужеземными народами и записи более подробных известий о них в III—II вв. до н. э. Поэтому по-современному произношению китайских иероглифов и вообще по современному состоянию китайской фонетики нельзя определить, как эти слова (иероглифы) читались когда-то. Только выяснив, как теперь доказано, раннее произношение соответствующих иероглифов и звуков, можно восстановить первоначальное звучание собственного имени на чужом языке. Внося надлежащие поправки в современное произношение китайских иероглифов, оказалось возможным во многих случаях установить для старинных китайских транскрипций названий чужих народов, стран, лиц и местностей первоначальную фонетическую форму их и тем самым облегчить и уточнить отождествление китайских транскрипций этих названий с подлинными местными названиями.

Среди перечисленных авторов, работавших над древней китайской фонетикой и исследовавших изменения в произношении китайских иероглифов, наиболее известным считается Карлгрен, написавший большое число исследований на эту тему. Однако не следует забывать, что русские китаеведы начиная с самых ранних пор обращали внимание на этот вопрос и отмечали в своих трудах исторические изменения в произношении китайских иероглифов. Тот же Иакинф Бичурин в «Собрании сведений...» уже сто лет тому назад отмечал старинное чтение китайских иероглифов в передаче чужеземных названий (например, Хунну вместо современного Сюнну, Тугю вместо Туцзюэ, Хагас вместо Сяцзясы) и т. д. Немало образцов прежнего произношения китайских иероглифов и слов найдется в неопубликованных грамматиках и других материалах наших старых китаеведов, так что приоритет в этом важном открытии принадлежит безусловно нам. Правда, в этом открытии мы следовали самим китайским авторам, отмечавшим изменения в произношении отдельных письменных знаков.

Все же крупная заслуга Карлгрена заключается в том, что он систематизировал весь материал по данному вопросу и [26] придал ему наглядную и обобщающую форму. Немаловажной заслугой Карлгрена является и то, что, помимо многих работ специального характера, он изложил основные выводы из обработанного им огромного материала в доступном виде в недавно изданной книге «Китайский язык. Очерк его характера и истории» 8. Интересно отметить, что, кроме указанных Карлгреном в названной книге приемов реконструкции раннего произношения китайских иероглифов (начиная с IX в. до н. э.), имеется для позднейшего времени еще один весьма наглядный способ, указанный Пеллио 9. Этим способом является использование китайской транскрипции монгольского текста «Юаньчаобиши», позволяющее нам в некоторых случаях выяснить произношение китайских слов во второй половине XIII—XIV в.

Здесь, как и в других случаях, большую помощь оказывают нам китайские авторы, много работавшие над установлением старого произношения китайских слов и иероглифов. В частности, в китайских комментариях на исторические тексты постоянно указывается прежнее произношение иероглифов для собственных имен посредством так называемого «рассечения» двух звуков. Образцы такого произношения будут приведены в настоящей книге при переводе китайских комментариев (например, в «Повествовании о Давани»).

Одним словом, ныне уже намечен и практически осуществлен единственно правильный способ расшифровки китайских транскрипций слов и названий из чужих языков, учитывающий изменения произношения в китайском языке на протяжении его многовековой истории. Этот способ дает безусловное преимущество современному переводу с китайского текста по сравнению с приемами лучших прежних переводчиков, даже самого Иакинфа Бичурина, который знал его, но не всегда им последовательно пользовался. Вторым преимуществом современного подхода к переводу китайского текста, обеспечивающим лучшее его истолкование, служит критика текста.

Иакинф Бичурин и другие прежние переводчики переводили китайский текст таким, каким его находили, иногда сокращая его по разным соображениям, но отнюдь не подвергая оригинал критическому разбору путем сравнения нескольких версий с целью установления первоначальной редакции. Поэтому даже лучшие переводы (того же Иакинфа Бичурина) содержали неточности и пропуски против более полных и [27] точных редакций текста. В современном переводе эти погрешности могут быть устранены благодаря лучшему знанию нами разных изданий и редакций одного и того же текста различных произведений китайской исторической литературы, равно как благодаря надлежащему учету разночтений отдельных слов (иероглифов) в различных редакциях.

Все сказанное не только выясняет значение китайской литературы как исключительно важного этнографического источника, но и намечает наилучшие способы использования заключающегося в этой литературе фактического материала. Опубликованные переводы из этой литературы могут служить наглядным примером этого.

Труд Иакинфа Бичурина, хотя и лучший, не был единственным в старой и позднейшей переводной литературе. Прилагаемая библиографическая справка дает перечень важнейших сочинений этого рода, и поныне сохраняющих значение. Вторая библиографическая справка (перечень) знакомит с важнейшими пособиями по расшифровке китайских транскрипций собственных имен.

Таковы вспомогательные научные средства, облегчающие пользование настоящей книгой.


Комментарии

1. Н. В. Кюнер, Китайские исторические данные о народах Севера, — «Ученые записки Ленинградского Государственного университета», серия востоковедческих наук, вып. I, Л., 1949, стр. 92.

2. Для более ранних работ см. общую сводку в ст.: В. И. Иохельсон, Археологические исследования на Камчатке, — «Известия Всесоюзного Географического общества», 1930, LХII, вып. III, стр. 199—242 и вып. IV, стр. 351—386; в гл. IV, стр. 221—237, говорится о каменном веке в Сибири и прилегающих странах; для позднейших работ см.: А. В. Мачинский, Древняя эскимосская культура на Чукотском полуострове, — «Краткие сообщения о докладах и полевых исследованиях Института истории материальной культуры», 1941, № 9, стр. 80—89; для работ на Алеутских островах, Аляске и северо-востоке азиатского материка см.: Доклад американского антрополога д-ра А. Грдлички в Институте этнографии АН СССР, — сб. «Советская этнография», т. III, М.—Л., 1940, стр. 256— 258; для работ в Монголии и Байкальском районе: С. В. Киселев, Монголия в древности, — «Известия АН СССР», серия истории и философии, т. IV, 1947, № 4, стр. 355—372; А. П. Окладников, Буреть — палеолитическая «стоянка» на Ангаре, — «Советская археология», 1940, № 5, стр.290— 293 и другие работы; для работ на Амуре: А. П. Окладников, К археологическим исследованиям. 1935 г. на Амуре, — «Советская археология», 1936, № 1, стр. 275—277; для работ в Якутии: А. П. Окладников, История Якутии, т. I, Якутск, 1949: для Алтайского края: С. В. Киселев, Древняя история Южной Сибири, М.—Л., 1949 и другие работы.

3. Более поздние и менее изученные сообщения или просто упоминания о народах Севера и вообще Сибири в письменных памятниках монголов, маньчжуров и тюрок имеют для рассматриваемого вопроса меньшее значение, за исключением орхонских надписей, восходящих к VIII в. н. э. и ранее.

4. «Historical significance of the influence of the Chinese culture on the indigenous populations of North East Asia», «Proceedings of the Fourth Pacific Kongress», Java, 1929.

5. Н. В. Кюнер, Исторический очерк развития основ китайской материальной и духовной культуры, ч. I, Владивосток, 1909, стр. 159—160.

6. Рукопись «Библиографии...» хранится в архиве Института этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая АН СССР.

7. Н. Я. Бичурин, «Собрание сведений...», т. I, стр. LVI—LХХХV.

8. B. Karlgren, The Chinese language. An essay on its nature and history, New York, 1949.

9. P. Pelliot, Histoire secrete des Mongols. Restitution du texte mongol et tradnction francaise des chapitres 1 a 6, Paris, 1949 (edition posthume).

Текст воспроизведен по изданию: Кюнер И. В. Китайские известия о народах южной Сибири, Центральной Азии и Дальнего Востока. М. Издательство восточной литературы. 1961

Еще больше интересных материалов на нашем телеграм-канале ⏳Вперед в прошлое | Документы и факты⏳

Главная страница  | Обратная связь
COPYRIGHT © 2008-2024  All Rights Reserved.